Царский угодник. Распутин

Сейчас Алёша уже почти взрослый и его пора брать с собою на фронт, но Николай этого боялся: а вдруг там что-то произойдёт? Единственный человек, который умеет останавливать кровь у Алёши — это Распутин. Он знает слова заговора, каких-то потайных молитв и делает то, чего не могут сделать учёные люди, врачи, приват-доценты от медицины и профессора. Знает травы, которые помогают, а врачи этих трав не знают, более того — считают травы вредными.

Материнский двор и тут не остался в тени, пустил злобную утку: Алексей, мол, не сын своего отца. А чей он, спрашивается, сын? Емельяна Пугачёва? Александра Сергеевича Пушкина? Петра Первого?

Родственники, в чьих действиях уже ясно просматривалась цель — свергнуть его, Николая Второго, с престола, в средствах себя не ограничивали, они могли пойти на что угодно, даже на самую крайнюю меру...

И кандидат подходящий на престол, как они считали, у них имеется — Михаил Романов, младший брат царя. Эх, Миша, Миша... Впрочем, и Михаил вряд ли долго продержится на троне. Если, конечно, его туда посадят. Человек он бесшабашный, умеющий хорошо пить и хорошо закусывать, женился не по-царски[34], на безродной красавице, сделав её графиней Брасовой, дав ей дворянское настоящее. Если уж нет прошлого, то пусть будет хотя бы настоящее. Что ещё хорошего есть в Михаиле? Научился материться, как сапожник, никогда не унывает, семьянин же из него никудышный. Не царь, в общем. Николай Второй зажато, словно внутри у него сидела боль, вздохнул.

От материнского двора пошла сплетня, будто наследника императрица родила не от Николая — законного отца, а от уланского генерала Орлова, двухметрового красавца, на которого засматривались все петербургские женщины, вдовца и кутилу.

Николай знал этого человека, хотя ко двору никогда не приближал — Орлов был ему неинтересен. Да и жену свою Николай тоже знал хорошо — она могла быть грешна в другом, но только не в этом, не в измене — изменить ему Альхен не могла. Альхен была прижимиста, берегла каждую копейку, экономила на одежде, заставляла дочерей своих — великих княгинь — ходить в старье, сама не стеснялась штопать платья, экономила на еде, но изменить мужу не могла. Для неё проще было принять яд.

Царю передали слова, которые он якобы произнёс при родах Алексея. Роды были тяжёлые, их принимал лейб-акушер царского двора профессор Отт, Альхен от боли часто теряла сознание, стонала и просила, чтобы у постели обязательно находился её лечащий врач Тимофеев. Тимофееву она доверяла, Николай ему тоже доверял — это был основательный, лишённый юмора, но очень участливый, сердечный человек, блестящий специалист.

Так вот, Тимофеев якобы заявил, что императрице необходима операция (интересно, почему это заявление не сделал профессор Отт), в результате которой кто-то должен умереть — на выбор, — либо императрица, либо наследник, либо — либо... Николаю передали, что якобы он не колебался ни секунды, услышав эту страшную новость, и сказал:

— Если это мальчик, то царицей можете пожертвовать. Спасите ребёнка, это наследник!

Операция была сделана, всё завершилось удачно — и мальчик и роженица были спасены, но слова его (якобы его) стали известны Альхен, и между ними пробежала чёрная кошка. Царица, оправившись, стала открыто похаживать к Орлову.

Но не было этого, не было! Царь не выдержал, стукнул кулаком по изящному бронзовому перильцу, которое предохраняло окно, — а вдруг кто-нибудь неосторожно вдавится в стекло литым плечом и превратит его в груду осколков. Стукнул второй раз, удар проник в руку, в тело, заставил Николая поморщиться.

Худая молва, выкатившаяся из двора императрицы-матери, особого вреда Николаю не причинила, и Александре Фёдоровне тоже не причинила, а вот Орлову причинила. Николаю стало неприятно, что командир уланского полка, носящего, кстати, имя Александры Фёдоровны, живёт тут же, под боком, в Царском Селе, и он решил отправить его военным советником в Каир, в русское посольство. Орлов, здоровенный красавец, был раздосадован до слёз, растерян — он умел воевать и участвовать в парадах, умел сам принимать парады и командовать солдатами, метко стрелять из револьвера и превосходно разбирался в армейской тактике, в том, как держать оборону и вести наступление, но вот дипломатом никогда не был...

Да и жаркий климат, тамошние пески и солнце, на котором, говорят, плавится стекло, были не для него, северного человека, но царь настоял на своём, и генерал Орлов отправился в Египет.

До Каира он не доехал — умер по дороге, и в Царское Село вернулся в цинковом, тщательно запаянном гробу.

Похороны Орлова были пышными и горькими, царь чувствовал свою вину перед этим человеком.