– Погоди, сестрица разумная. С лица красавец парнишечка… улыбка хорошая…
Розщепиха поджала губы, глянула в сторону.
– Не стала б я без правды клепать. Помета злая на нём.
– Нешто тело огарышем непотребным?..
Розщепиха отмахнулась ладонью, пригубила ещё пива, наклонилась к уху подруги:
– Хуже дело! Рубцов-то мы уж каких не видали…
Изумлённая Путинья прижала руки ко рту.
– Значит, истинно бают про страшное диво! Будто являлись по Беде младенцы в письменах самородных. Из облаков падали…
– В самородных или нет, врать не стану. И про облака не скажу, это всё Пенёк хвастал. А письмена сама видела. Вот тут, на груди.
Путиньюшка заботливо отвела руку подруги, не позволила показывать на себе. Сотворила охранительный знак, наотмашь погнала зло:
– Да ну их совсем, сестрица Шамша! Давай лучше про весёлое говорить.
За море!
Галуха негромко перебирал знакомые струны. Андархский уд создан сопровождать беседы мужей. Искусное плетение звуков откликается в душах спорящих, озаряет неведомые пути. Почему дикомыты давно поняли это о своих гуслях, а в просвещённой Андархайне слушают бесносвятов, не терпящих свободной гудьбы?..
– Не нравятся мне эти слухи, – прогудел Телепеня.
– А что тебе, брат, мило последнее время? – засмеялся Марнава. – И то не так, и это не по сердцу.
– Хобот сказывает, в Шегардае дворец уже изнутри убирают, – заметила Кука. – Письма шлют туда и сюда, выкупают где ковёр, где сундук, а чего не найти, в ремесленных по памяти создают.
– Значит, вправду царевич невдолге на городской стол сядет, – мрачно подвёл итог Телепеня.
Четвёртый на совете, Лутошка, потягивал брагу, помалкивая в присутствии старших. Воруй-городок населяли очень страшные люди, но Лутошку Галуха боялся особой боязнью. Глаза писаря Окула, белые на белом лице… Борода багряных сосулек… Взмах ножа, готового с той же лёгкостью и ему, Галухе, горло рассечь…
– А что нам царевич? – подбоченился весёлый Марнава. – Юнец глупый. Когда ещё в свою волю войдёт!
Галуха мог бы им про Эрелиса порассказать, да не спрашивали. Игрец сидел в уголке, старался пореже взгляд поднимать. Довершал одну голосницу, затевал без передышки другую.
– Царевич – простецам надежда, – сказала Кука. – Чает народишко: с ним окрепнет закон. Торговцы без страха по дорогам поедут. Люд посовестный, повольный в цепях на каторгу побредёт.
Марнава отмахнулся:
– Это с чего бы? Само по его велению станется?