Сразу трое ближников, пригибаясь, кинулись вон. Девка неохотно толкнулась от косяка, широкий плащ стремительно взвился… Ведиге под ноги вкатился кричащий ком, трудно разделимый на тела, руки, лица с опрокинутыми подковами ртов. Тревога распространилась. Мимо белянушки сунулись было извне.
– Харр-га!..
Тут уж опытный Ведига понял: надо спасаться. Сила была не на его стороне. Из закута на свободу вели два лазка́-шкуродёра. Неприступные взрослому порядчику в кольчуге, в самый раз оборвышу, удирающему от облавы… В шаге от избавления Ведигу настиг райцев мезонька, маленький, свирепый, нешуточно страшный. Сгрёб сзади, ловко воткнул в заплёванный пол.
– На исаде башка тресковая не пропадала, чтоб твой народец не сведал! Где Мартхе?
Ведига был зол в уличных драках. Сшибали – вставал. Подминали – зубами грыз до смерти. Он бешено рванулся. Мелкий клещ лишь крепче вцепился. Довернул пленённую кисть. Ведига взвыл в голос, хватанул ртом ошмётков и грязи.
– Где Мартхе?
Неприметный мальчонка здорово знал, куда всаживать костлявый кулак. Ведига ревел и лягался, перед глазами уже витал несчастный михирь, готовый отделиться от плоти, всесть в глотку.
Неразумные кинулись на истошный вой главаря. Взмах руки! Первый подскочивший клялся потом, что видел в пустой ладони ножевой блеск.
У двери случилось движение. Ведиге, подмятому разъярённым мезонькой, не было дела, но девка оглянулась. Мужчина, шагнувший из прогона, едва отшатнулся: спасла выучка воинского пути.
– Своих бьёшь, соколица?
– Дядя Харлан, – смутилась белянушка. С поклоном подалась прочь.
Харчевник, пригнувшись, вступил в хоромину, сопровождаемый Цепиром об руку с Машкарой. Тут уж притих и кудлатый Ведигин мучитель.
– Дяденьки… – пискнул он девчоночьим голосом, вовсе не тем, которым только что студил кровь мезонькам.
Уличный мудрец, советник владыки и хозяин «Сорочьего гнезда», где потчевал босоту добрый царь Аодх! Отпущенный Ведига живо укатился в сторонку, понял, что цел, зло отбросил подхватившие руки.
Машкара покинул великого райцу, вышел вперёд. Звучный голос проник во все уголки закуты:
– Дайте, что ли, присесть почтенному человеку.
Притихшая сарынь зашевелилась, выволокла престольную кадь, обмахнула рукавами:
– Садись, правдивый государев слуга.
Хромой райца опустился на корчагу, поставил трость меж колен.
– Чего ради из письмовника вытащили, – проворчал он по обыкновению раздражённо. – Не знают они ничего!
По серой стайке, замершей вдоль стен, прокатился шорох.
– Правда, правда истовая… не знаем, не ведаем.
Машкара вздохнул, огорчился:
– А мы и сказать не успели, про что пытать собирались.
Райцев мезонька сжал кулаки, меченные красной юшкой:
– Ведь Мартхе пропал, дяденька! А эти – рты на замок!..
– Цыц! – добродушно прогудел Машкара. – Вы, молодь, уже речи держали. Поспешными кулаками. Ныне старикам оставьте толку искать.
Харлан Пакша снялся с места. Медленно обошёл закуту, заглядывая то в одни глаза, то в другие. Босомыки ёжились под взглядом старого воина. Какой Ведига, какой исадский почёт?.. Вот они, страх, честь и власть.
Харчевник спросил тихо, но услышали все:
– Пока, значит, Мартхе вас за всеведение сухарями кормил, вы сквозь стены каждый чих слышали. А как с ним беда, ослепли, оглохли?
Правая рука Харлана, вялая из-за перебитых жил, висела в косынке, левая, привычная орудовать за обе, указывала перстом.
– Ты, лопоухий! Твоей мамке Бесценке кто присоветовал колю́шкиным жиром ноги смазать? Будто не Мартхе? Молчишь?..
– Я… ну…
– Что ну́каешь? Память плесень изъела? А кто от батогов её заслонил, чтоб хождения не лишилась? Не Машкара, которому нынче врёшь?
– Да я…
– Да уж не ты. Примечай, ватажок! Мать под батоги, сын по сладости. Этот, если что, и от тебя отбежит… Ты! Слепенький! Может, не Мартхе тебя за новой дудкой в лавку водил?
– Не знаю я…
– Чего не знаешь?
– Они и в харчевню к тебе дорогу не скажут, – желчно бросил Цепир. – Все как один забывчивы стали.
– А может, и стоит ко мне дорогу забыть, – проворчал Харлан недобро. – Ну? Чего не знаешь-то, семя крапивное?
– Что с господином сталось, не знаю! Я на исаде играл, меня там близко не было…
– Там! – встрепенулся райцев слуга. Получил от Машкары подзатыльник.
– Цыц, сказано… Там, значит? Это где?
– Дядя Харлан, будет уж брата теснить… – вылез Кобчик. В голосе странно мешались стыд, храбрость, гордость. – Его правда там не было!
– Там, – повторил Цепир.
Кобчик густо покраснел. Уставился в пол.
– У Спичаковой палатки, – неожиданно ответил Ведига.
– Не ври нам! – плюнул Цепир. – Что делать учёному райце в запустелой норе?
Ведига бережно ощупал нос. Гнусаво отрёкся:
– А не врём. Что ему там, не ведаем. Нас с собой зазывал, не пошли мы. Не дурные.
Харлан тут же навис, хищный, суровый:
– Забоялись, разбойнички? И чего бы?
– Не разбойнички мы. Мы – мо́лодцы посовестные.
– На словах все посовестные! А как до дела…
– Вольно тебе судить, дядя Харлан. Ты нашей жизнью не жил.
Харчевник усмехнулся: