Больше Ознобиша не видел почти ничего. С двух сторон обрушились ломающие тело удары, в глаза ринулся снег, из упрямой руки наконец выбило нож.
– Лёгкой смертью побрезговал?.. Теперь уж не обессудь…
Белая тащиха комкала, размыкивала исписанные листы. Беспечные девы-снегурки подхватывали их, кружили, играя несли прочь. Скоро Ознобиша и это перестал видеть.
Окошко в другой мир
У завтрашнего державца нынче жизнь была не жизнь, а сплошные заботы. Седмицу назад родила чёрная девка Сулёнка. Не в крепости рожала, конечно. Девку на сносях отдали в острожок: там спустя время и сватов будет ждать. Де́тница из Чёрной Пятери всем невестам невеста. С нею милость Владычицы. Ну и приданое Ветер неплохое даёт. За прилежный труд, за доброту к его молодцам… И кому складывать в сундук тонкую посуду, красивые покупные сряды, которые расторопной приспешнице недосуг своеручно шить-вышивать?.. Конечно, Лыкашу. Помимо бесчисленных иных попечений.
Между прочим, в спорах, кто всё-таки обрюхатил Сулёнку, поглядывали и на него.
– Все девки службы здесь ищут ради наших объятий.
– Любой счастье от тайного воина понести…
– И Кобоха тщилась, наверно?
– А как же. Давно, в самом начале.
– Сладкие верхосыточки лакомей показались.
– И Надейка хотела. Пока варом не обварилась.
– Теперь кто позарится? Подол вздёрнешь, а там…
– Ты того… тише про Надейку. Ворон в темечко бы не клюнул.
– Да я что, я же шутя…
Ну и ладно. Родила Сулёнка мальчишку, эка невидаль. Почешут языки день-другой, забудут. На Чёрную Пятерь надвигалась иная перемена. Великая, совсем небывалая.
Смена державца.
Третьего по старшинству в крепости.
Пока державство было недосягаемо далеко, Лыкаш его ждал с гордостью. Придвинулось – насел страх. Проводят Инберна, и всё тотчас вывалится из рук. Расползётся плесень, переставшая бояться красной соли. Возгордится Кобоха. Стряпки слушаться оставят, за спиной хихикать начнут. Прожорливые новые ложки найдут ход в подвал, растащат припасы…
– Стряпок сам усмиришь, – ободрил Пороша. – На мелюзгу межеумки есть для пригляда.
– Плесень раньше отваживали и теперь совладаем.
– А Кобоха возгордится, Ворона позовёшь, – засмеялся Хотён. – Она дикомыта по сию пору как видит, спрятаться норовит.
Лыкаш смеялся с парнями и… всё равно, хоть убей, господином Звигуром себя не чувствовал.
– Прядку срежут, почувствуешь, – уверенно предрёк Ворон.
Лыкаш жадно спросил:
– А ты? Когда учитель имя вручал?
– Ну… – задумался дикомыт. – Заново не родился, но… сразу будто повеяло. Взабыль немножко другим с колен поднялся.
Все они изменились, мальчишки, то дравшиеся, то делившие телесную греву в поезде котляров. И Хотён, и Пороша с Бухаркой. Взросление копилось исподволь. Не каждый день бросалось в глаза. Лишь на поворотах, как нынче. Когда сам себя неволей видишь со стороны.
Дней за десять до назначенного отъезда Инберна Гелхи Ветер призвал обоих державцев. Будущего и прежнего.
– Завтра в лесной притон, – велел Лыкашу. – Всем объявишь, кто из твоего скопа остался. Ещё мы с Лихарем, старших с десяток. Нет, не для учения. Почестные столы идём столовать…
«Инберна ради! А что не в крепости?»
– …тебя чествовать.
«Меня?..» Мысли ринулись кувырком. Испытывает? Спросишь – усомнишься в приказе. Не спросишь – Инберну презрение. Выбирай.
– Всё постиг, сын?
Явить сомнение Воробыш не захотел.
– Учитель, воля твоя… На сколь дён брать припаса?
– Пока на седмицу, там видно будет. Ступай.
Лыкаш удалился сбитый с толку, напуганный. Давняя, первая в его жизни почесть разрешилась одиночеством, страхом, слезами. Тут забоишься второй. Ну окажется чревата чем ещё горше!
Увидел Ворона, окликнул, передал новость. Дикомыт улыбнулся:
– Робеешь?
– Ещё как, – сознался Лыкаш.
Перед Вороном почему-то не было стыдно тряских коленок.
Когда за Воробышем закрылась дверь, Ветер опустил руку Инберну на плечо.
– Не в пронос твоей чести, старый друг…
Державец, было насупившийся, просветлел. Величаво отмёл обиды:
– Какая у нас с тобой может быть честь превыше чести Владычицы!
– Ты верно понял меня, – кивнул Ветер. – Мы не бояре, местничающие возле царского трона. Мирской славы нам не наискивать. Ради орудья Матери Правосудной ты, многоопытный, потребен мне здесь. Дело таково, что беспутные юнцы не опора.
Взгляд Инберна стал очень внимательным.
– Истинно, нет сподобленья превыше службы Владычице…
– Пока мы в нетчинах будем, прибежит Белозуб. Срок ему из Коряжина воротиться, – стал рассказывать Ветер. – Я непременно хочу, чтобы он с Лихарем и Вороном разминулся. Потому детей увожу. Объявится – пошлёшь гонца к нам в притон. Велишь не болтать, только мне на ухо донести.
– Из Коряжина, – повторил Инберн. Спохватился: – Там же грамотник твой, как его… Ознобуша? Поди, к нему посылал?
Инберну Ветер доверял так, как собирался не скоро ещё доверять Лыкашу.