Царское дело

Она бежит в старую избу, из которой дедушка сделал мастерскую. Там стоит Таин велосипед, «Ласточка». Велосипед немецкий, нежно-бирюзового цвета, с иностранной надписью на вилке – не чета обычным «Орлятам» и «Школьникам». Рамы у него нет, а от заднего крыла к центру колеса протянуты красные тонкие резиночки – чтобы платье не попадало в спицы. Настоящий девчачий велик. Тая уже немножко тренировалась на нём в Москве, но в городе кататься совершенно негде, всюду машины, и мама в конце концов запретила выходить с велосипедом на улицу. Зато теперь «Ласточка» на свободе, ждёт не дождётся, когда её оседлают.

– Ба, я на улицу! – кричит Тая из сеней и ловко скатывает велосипед по ступенькам крыльца.

У Алёнкиного дома Тая слезает с велосипеда. Нет ли среди кустов смородины и стеблей георгинов беловолосой головы?

Шевеление в палисаднике заставляет Таю вздрогнуть. Алёнкино жёлтое в горошек платье мелькает среди кустов и скрывается. Тая разочарованно садится на велосипед. Что делать? Звать под окном «Алёнка!», как это принято в деревне? Но ведь Алёнка видела её! И очень может быть, что баба Тоня, которая встаёт рано, чтобы вывести корову на луг, сейчас спит. Вот тогда Тае попадёт! Крикнуть на тихой утренней улице, посреди спокойно копающихся в песке кур? Нет, к этому Тая не готова. Она подкручивает педаль «Ласточки», поправляет резинки на колесе и молчит.

Тае непонятно, почему надо ходить кругами, приглядываться и делать вид, что не замечаешь друг друга. Она чувствует себя неловко. Каждый раз в деревне нужно ко многому привыкать. Почему-то к ней, Тае, деревенские дети подолгу присматриваются, прежде чем принять в игру. Бабушка говорит – завидуют. Но Тае и это непонятно! Зачем завидовать? Почему? Или нужно говорить «за что»?

В прошлом году Тая в первый же день приезда пришла к дому, где все деревенские играли вместе. Ребята, завидев её, убежали, спрятались в сарае и блеяли оттуда, как ягнята. Очень глупо, ведь Тая видела, как они прятались. Сарай был за забором, Тая побоялась войти и всю дорогу домой проплакала. Потом Алёнка рассказала: «На тебе было такое красивое платье! Олька сказала: выпендрилась москвичка, давайте от неё спрячемся!» Тае очень странно, что кому-то может не понравиться, что на ней – красивое платье. А как же иначе? И бабушка, и мама всегда выбирают ей то, что к лицу. Но какое до этого дело другим?

Тая ещё немного медлит в растерянности, а потом садится на «Ласточку» и бешено гонит её в поле, по которому пришла вчера в деревню. Сердитый петух бежит вслед пронесшемуся мимо велосипеду, воинственно хлопая крыльями.

До конца дня Тая мается в саду, поглядывая на калитку, подходя к ней каждый раз, когда кто-то проходит мимо. Два раза сходила на колодец с дедушкой, один раз – с папой на пруд, но ни разу не видела Алёнку. К вечеру она упрашивает бабушку взять её с собой за молоком.

Пока бабушка переодевается в своей каморке, Тая ждёт её на кухне, приглаживает перед зеркалом выбившиеся из причёски кудряшки. Мама сидит за столом, пьёт чай, смотрит на её приготовления из-за кружки. Говорит серьёзно:

– Надо иметь гордость. Не хочет Алёнка встречаться – не навязывайся.

Тая молчит. Мама, хотя и похожа на реку, многого не понимает. Тая помнит длинные вечера, когда они с Алёнкой играли вдвоём. Это было очень хорошее время. До тех пор, пока не приехала Алёнкина двоюродная сестра, Марина. Тогда Тая стала как будто лишней. Сёстры играли друг с другом и не выходили на улицу. А больше один на один с Таей никто дружить не хотел. Да и всего детей в деревне – семь человек. Включая мальчишек. У всех есть братья и сёстры, с которыми можно запереться дома и играть. Только Тая – одна. У неё есть Вадик, но пусть уж лучше он остаётся в Москве. Хотя бывают такие дни, когда она была бы рада видеть даже Вадика.

Алёнка всего на полгода младше Таи и ещё не ходит в школу. А Марина старше Таи на год. Наверное, у неё тоже скоро закончатся школьные дела. Сейчас – то редкое время, может, всего день или два, когда девочки могут побыть вдвоём… Эти дни нельзя потерять! А мама не понимает.

– Мы завтра уедем. Останься с нами, – просит она.

Кажется, мама всё-таки что-то поняла и жалеет Таю, только по-своему.

Тая молчит. Потом говорит, глядя вниз, на крашенный рыжей краской пол:

– Я только с бабушкой схожу. И сразу обратно.

У Алёнкиного дома бабушка тихо говорит, приглаживая Таины волосы:

– Ты на улице посиди, детка. Я позову её, если увижу.

Тая кивает и садится на лавку возле стены. Из синего дома слышен бабушкин голос, звон снимаемой с бидона крышки. Тая напряжённо вслушивается в разговор. Нет, своего имени она не слышит. Но вот дверь приоткрылась, из-за неё показывается лицо Алёнки, с еле заметными «усами» от молока над пухлой верхней губой. Длинные светлые волосы не заплетены, чёлка спускается на глаза. Девочка вскользь задевает карим взглядом Таину напряжённую фигуру на лавке, раскрывает дверь пошире – и с независимым видом направляется к курятнику. В руках у неё кастрюля.