Царствие благодати

— Удалось, и довольно далеко. По ложному следу, — ответил на своем родном языке Синсакер. Разговаривать с коренным норвежским бондом по-английски было как-то нелепо.

— Во всей этой истории с Йоханнесовой книгой меня всегда удивляло одно, — сказал Крансос. — Я много всякого слышал про книгу, подписал порядком бумаг, получил благодарственное письмо из Библиотеки Гуннеруса и все такое. Но о ножах больше не было ни слова.

— О каких ножах? — резко выпрямился Синсакер. Он заметил, что Сири Хольм сделала то же самое.

— Ну как, был у меня большой кожаный сверток, а в нем полно ножей, и еще сверла. Отец мой говорил, что они появились вместе с книгой. Господин, который в незапамятные времена к нам ее привез, отдал и эти ножи. Очень старые, но немало и годных. Я их отдал Йенсу Далу, когда он забрал эту самую книгу. Думал, я и о них много нового услышу. Книга с ножами в довесок — это же славная история получается. Но ножи как в воду канули.

— А не напоминали какие-то из этих ножей скальпель? — живо спросил Синсакер.

— Вот вы сейчас это сказали, и точно, напоминали. Много было таких, навроде хирургического инвентаря, но старинного. Я никакому доктору не дал бы такими ножами мне живот ковырять.

В голове Синсакера зароилось сразу множество мыслей.

— А хозяйство родителей Дала, — спросил он, чтобы хоть с чего-то начать, — где оно?

— Чуть подальше отсюда, если идти к воде. Просто идите дальше по дороге мимо дома, в котором вы уже были, до двора.

— До двора?

— Ну да, они это место двором называют. Дом-то сгорел. Такая вот смерть выпала родителям Йенса. От пожара. Поговаривали о поджоге, но виноватых так и не нашли. Йенс через несколько лет на пепелище домик построил. Да, если Йенс говорит «на дворе», он про родительский участок говорит. А то место, которое от Гунн Бриты, они всегда называли просто домом. Когда они всей семьей приезжали, жили всегда в доме. А двор был Йенсовым местом. Местом, чтобы побыть одному. Гунн Брита говорила, муж не любит, когда она к нему туда приходит. Но похоже, ее это не обижало. Она только и повторяла: «Мужчине нужно иметь свое логово».

— То есть если дети Йенса Дала сказали, что папа был на дворе, то они говорили про отцовский домик, который ближе к воде? — Синсакер чувствовал: кусочки головоломки начинают вставать на свои места.

— Точно так, — ответил Крансос.

— А не знаете, родители время от времени оставляли ребят одних дома, то есть в доме, который просто дом?

— Могу в это поверить. Детишки у них очень самостоятельные. Думаю, на несколько часов они бы нашли себе занятие. Играли бы себе в эти свои электронные машинки. Ребятня ведь теперь только этим и занимается.

— А нет ли у Йенса Дала в том втором домике лодки? — вмешалась Сири Хольм.

— А то. Есть и лодка. Он на ней иногда в город ездит. Шустрая такая моторка. Говорит, выходит так же быстро, как на машине.

— То есть пожелай он съездить в Тронхейм на несколько часов и вернуться так, чтобы его нигде не засекли, Дал сможет сделать это на лодке, правильно я вас понял? А если кто-нибудь спросит его ребят, где был папа, они ответят, что на дворе?

Булькнул мобильный телефон — пришло смс-сообщение. Фелиция Стоун вытащила свой айфон из кармана куртки, которую почему-то не сняла, и молча прочла послание.

— Да, я бы сказал, что все это может быть. А куда это вы клоните? — заволновался Крансос. — Вы же не думаете, что Йенс в это дело замешан? Не такой он человек, он же спокойный и рассудительный парень.

Фелиция кашлянула.

— По вашим лицам я понимаю: у вас в самом разгаре важный разговор, — сказала она, — но, мне кажется, тебе, Одд, стоит кое-что услышать.

— Хорошо, — нехотя согласился Синсакер.

— Имена людей, которых ты просил проверить на предмет въездов в США незадолго до ричмондского убийства…

— Дай угадаю, — перебил ее Синсакер. — Вам встретилось имя Йенса Дала.

— Откуда ты знаешь? — Фелиция посмотрела на него взглядом, который можно было бы назвать восхищенным. А может быть, она просто удивилась?

— Если бы ты понимала по-норвежски, то не удивлялась бы. Пойдем, в машине все объясню. — Он поднялся и направился к двери.

Но прежде чем выйти из комнаты, Синсакер обратился к Сири:

— Нет, ты остаешься здесь. — И сам на себя рассердился за то, что ведет себя как заботливый папочка.

— Но почему я? Ты сделал большую ошибку, — сказал Ваттен. — Я главный подозреваемый: ты что, не в курсе? Если бы ты меня не трогал, скорее всего меня бы арестовали и осудили, а ты бы наверняка остался на свободе.

Йенс Дал повесил свою жертву на потолочной балке. Ваттен висел вверх ногами, голова его была в метре от пола. Так что он смотрел на своего убийцу снизу вверх. В таком ракурсе Йенс Дал казался каким-то сверхъестественным существом.