Царствие Хаоса

Бенни Имура спас своего брата Тома.

Маленький, полуторагодовалый, орущий Бенни.

Сначала из-за него они оба чуть не погибли, но потом он спас их обоих. Такой это странный и причудливый мир.

Его старший брат, на коленях, глубоко ушедший в переживание горя, не услышал звуков за спиной. Или, если услышал, его горе слило их с другими.

Он не отличил тихий вой, раздавшийся позади него, от того, что доносился из дома. Или от их отголосков внутри его головы.

Это был саундтрек нынешнего мира.

Но Бенни заметил разницу.

Он был почти младенцем. И все для него было необычно, все было ново. Он услышал этот вой, повернулся, чтобы посмотреть поверх дрожащего плеча брата, и увидел их.

Фигуры.

Отделились от ночной темноты.

Он узнал некоторые лица. Узнал людей, которые приходили к нему и улыбались. Людей, которые подбрасывали его в воздух, щекотали ему животик или трепали за щечки. Людей, которые корчили рожицы и смешили его.

Но не сейчас.

Сейчас никто из них не смеялся.

Они тянули к нему руки, но было непохоже, чтобы они собирались с ним играть. Или приласкать его.

Некоторые из этих рук были сломаны. На месте оторванных пальцев запеклась кровь. А в телах были дырки. В груди, в животах и в головах.

Их рты не улыбались. Люди скалили зубы, а зубы были красными.

Эти мысли даже не могли оформиться в голове Бенни, он не мог определить правильность и неправильность происходящего. Он мог только чувствовать. Чувствовать неправильность. Он услышал звуки голода. Стоны. Это не были счастливые звуки. Он сам бывал голоден много раз, и он знал. Именно поэтому он иногда кричал. Требуя бутылочку. Требуя чего-нибудь поесть.

Бенни знал всего лишь десяток слов.

В основном названия предметов. Несколько имен.

Он перестал плакать и попытался произнести одно из этих имен.

— То… то… то…

Большего он не мог. «Том» было слишком трудно. Не всегда, только иногда. Сейчас оно не помещалось в рот.

— То… то… то…

3

Том Имура удивился, что младший брат пытается сказать его имя.

Потому что он предупреждал об опасности.

Том не ожидал, что ребенок, такой маленький, способен предупреждать об опасности.

Способны ли младенцы так рассуждать?

Краем сознания Том отвлекся от главного и рассматривал новое для него явление, будто оно висело на стенке в музее. Изучал его. Обдумывал. Стоял перед ним в задумчивой позе. И все это за такую крохотную долю секунды, что она втиснулась бы между двумя звуками «то».

Том.

Вот что говорил Бенни.

Нет. Вот что Бенни кричал.

Том рывком поднялся на ноги.

Обернулся.

И увидел то, что видел Бенни.

Их.

Как их много.

Их.

Они выходили из темноты. Тянули к ним руки.

Выли.

Голодные. Очень голодные.

Среди них была миссис Эддисон, их соседка с другой стороны улицы. Она была доброй, только иногда вредничала. Любила поучать других женщин, как выращивать розы, хотя у самой розы — так себе.

У миссис Аддисон не было нижней губы.

Кто-то оторвал ее. Или…

Откусил?

Сразу же за ней шел Джон Чалкер. Промышленный химик. Он делал растворители для компании, торговавшей средствами для прочистки труб. Его одежда всегда пахла химией.

А теперь на нем вовсе не было одежды. Он был голый. Только шляпа на голове.

Почему он в шляпе и без одежды?

И повсюду были укусы. Большая часть его правой руки исчезла. Мясо болталось вокруг плечевой кости, как растянутая перчатка.

И маленькая девочка из семьи Хань. Люси? Лейси? Что-то вроде того.

Ей десять, может быть, одиннадцать лет.

У нее не было глаз.

Они приближались. Тянули к ним руки. Некоторые из этих рук были изрезаны и покусаны. Или оторваны полностью. Из ран не текла кровь.

Почему их раны не кровоточат?

Почему их проклятые раны не кровоточат?

— Нет, — сказал Том.

Даже на собственный слух его голос звучал как-то не так. Слишком спокойно. Слишком нормально.

Понятия спокойствия и нормальности умерли. Нет больше ничего нормального.

Или, может быть, все это — нормально? Теперь.

Но спокойствие? Нет, его больше нет. Кануло в Лету. Или… съедено.

Слово само вдруг пришло ему в голову, нежелательное и гадкое. Сияющее истиной. Отвратительное по своей точности.

— То… то… то…

Голос Бенни спокойным не был.

Он заставил Тома очнуться.

Разбил чары неподвижности.

Расколол что-то в его груди.

Следующее слово Тома не было спокойным. А может быть, оно и не было словом.

Оно начиналось как «Нет», но изменилось, деформировалось, расщепилось и разорвало его горло на выходе. Долгий вопль, такой же нескончаемый, как завывания бывших соседей. Но — выше, не монотонный. Не просто выражение потребности. Это было чистое отрицание, и он выпалил этим воплем в них, а все они шли к нему, царапая пальцами воздух. Желая его. И Бенни. Желая чего-нибудь теплого, живого.

Мяса.

Том почувствовал, что развернулся на месте, но сам не знал, как ему это удалось. Его мозг застыл. Его крик нарастал. Но тело развернулось.

И он побежал.

Он помчался.

Помчался изо всех сил.

Но они были всюду.

Темнота мерцала красными и синими огнями полицейских машин; вой сирен, словно крики баньши, разрывали ночь Калифорнии, но ни один полицейский не бежал к ним. Никто не спешил к ним на помощь.

Маленький мальчик у него на руках все кричал, и кричал, и кричал.