С 20-х годов люди свободно разъезжали по стране: взял справку с места жительства или работы — и езжай на все четыре стороны! Справка удостоверяла личность, по справке можно было купить билет на поезд, на пароход, перебраться в другой район, город, поступить в учебное заведение, устроиться на работу. Справка отвечала на любые вопросы, и получить ее не составляло труда, всегда можно найти подход к председателю сельсовета, домоуправу или кадровику на предприятии — распил бутылочку и — поезжай куда хошь! Уедешь проведать двоюродного братишку, застрянешь на месяцок-другой и — ничего! А если и вовсе не воротишься — никакого казуса не случится, обустраивайся на новом месте. По подобным нехитрым документам можно было прекрасно существовать. Именно в них, в этих неказистых бумажках, иногда не имеющих печати, и заключался подвох: ведь людей надо учитывать, человек должен находиться на отведенном ему месте: а тут — как попало документы раздают! Вот и стали вводить паспорта. Гражданин, получивший паспорт, уже не мог воспользоваться примитивной справкой, никто ответственность на себя за такую бумажку не брал, а если без надлежащего документа утопаешь — считай, преступление свершилось, ведь в паспорте совершенно четко обозначено место твоего пребывания — штемпель несмываемыми синими чернилами определял территорию человеческой принадлежности.
Всем в СССР командовала прописка. Паспортный стол, ее оформлявший, вел учет работоспособных мужчин, женщин, инвалидов, пенсионеров, детей, подростков, учитывал состав семьи, жилплощадь, военнообязанных. Паспорт содержал сведения о судимостях; взглянул кадровик в документ и понял — этот сидел, и покачал головой, ему на ответственную работу идти не положено: «Ненадежного человека в начальники не берем!» Каких только секретов не приоткрывал прописной учет.
За нарушение паспортного режима, за самовольное отлучение из родимой местности, равно как и за прогул работы, грозила тюрьма. Поэтому тихо сидел в коммуналке рабочий, затаился в покосившейся избушке пропитой озлобленный крестьянин, крестьянам же многострадальным, с паспортом или без паспорта, дороги из деревни не было. В селе о паспортах и не помышляли, потому как деревня, словно капкан, попал туда — значит сиди вечно! И не надо было в деревне держать свору соглядатаев: засыпая, ты что-то себе надумал, а проснулся — и уже вся деревня об этом знает! — а значит, никакого секрета от милиции в сельской местности не получалось. Так на кой черт бумагу марать? Пусть живут в деревнях, как всегда жили, согласно переписи, а значит, никуда с родимого места не денутся! Собственный дом и жена с детишками служили крестьянину надежным якорем. Вот и не рыпались. Лишь молодые люди, отслужив армию, кто показал себя там с лучшей стороны, получали возможность уехать в город учиться, а после следовали согласно распределению. Так попадали крестьянские дети в большие и малые города. Лишь этим путем возможно было улизнуть на волю.
От паспорта Марфе удалось отделаться, младший оперуполномоченный сам пришел посмотреть на инвалида, думал, обманывают, но как увидел лежащую на сундучке хлипкую старушку с невидящими глазами, причмокнул сочувственно языком, обронив:
— На такую и чернил жалко!
2 апреля, пятница
Сергей Хрущев наконец-то попал на предприятие ракетного конструктора Челомея. Владимир Николаевич принял Хрущева-младшего в рабочем кабинете: спросил об учебе, поинтересовался, кто читал ему лекции, какие предметы даются легче? Ответами остался доволен, популярно рассказал о ракетостроении, коснулся будущего космических кораблей, потом позвал зама и отправил с Сергеем на экскурсию, велел показать все «от А до Я», от помещений конструкторов-чертежников, лабораторий по изготовлению моделей, до испытательных стендов и заводских цехов. Экскурсия заняла почти четыре часа. Оказавшись дома, Сергей рухнул на диван, после болезни он был еще слаб, но впечатления его переполняли, и главное, Челомей позволил бывать в КБ. Наконец-то жизнь начала обретать смысл!
— Ты почему не ел? — нахмурилась Нина Петровна, она, как и отец, переживала, что сын бледный и худой.
— Я, мам, теперь самый счастливый, я у Челомея был!
Мать покачала головой:
— Не будешь есть, Челомей тебя не возьмет. Давай борща дам?
12 апреля, понедельник
— Год на дворе 1954, а мы все строить учимся! Кто на стройках работает, кто руководит, непонятно?! В Черемушки приехал, хожу, хоть бы один человек подошел, поинтересоваться: что вы тут делаете? Рабочие сами по себе ходят, старших нет, люди слоняются с отсутствующим видом, у них все валится из рук — не рабочие, а пустое место! Кто эти рабочие, кто их на работу взял? Если у человека есть строительное образование, это еще не значит, что он строитель!
На Старой площади Хрущев собрал ответственных за строительство в Москве.