Царство. 1951 – 1954

Мао было безразлично, при ком быть главным в Китае: при русских, при американцах или при китайских националистах. Когда приказывали русские, Мао делался у Чан Кайши «верным союзником», правда, только на словах. С каким восторгом, приезжая во дворец официального правителя Китая, он фанатично выкрикивал: «Да здравствует генералиссимус Чан Кайши!» — и клялся в безграничной преданности Гоминьдану, обещая встать с ним плечо к плечу, развернуть Красную армию против ненавистных японцев. Но это был хорошо разыгранный спектакль, на деле Мао Цзэдун был готов на любое зло, чтобы стать первым.

Сталин ему помогал, верил сладкоголосому, улыбчивому другу, но с каждым годом ученик становился строптивей, хотя по-прежнему лебезил, называл Сталина «хозяин», «учитель». Сталин опасался, что Япония внезапно нападет на Россию, а как тогда защищаться? Дальний Восток лежал точно на ладони, никем не прикрытый, не защищенный. Москва делала все, чтобы Чан Кайши и Мао связали по рукам и ногам кровожадную Японию. Хитрый Сталин поставил сразу на двоих — на Чан Кайши и на Мао Цзэдуна. Вождь всех времен заигрывал и с тем, и с другим, но симпатии его, бесспорно, были на стороне коммуниста. Прилежный ученик Сталина через трупы, через слезы, через боль, через голод шагал к цели.

«Мао хитрый, властный, двуличный!» — думал Хрущев.

В купе постучали.

— Заходите!

В салон вошел министр путей сообщения Бещев.

— Вот что, Борис Павлович, — сказал Первый Секретарь, — Весь персонал в этом поезде поменяй.

12 ноября, пятница

Ноябрь. Последний месяц увяданья, еще не зима, но и следов лирической золотой осени не осталось. Скукоженные высохшие листья, голые деревья, однообразная серость, лишь красные ягоды рябины на фоне первого снега неимоверной яркостью бросаются в глаза. Настоящего снегопада, который бы обрушился, завалил, закутал, пока не случилось, сковывающий промозглый холод повсюду. Запах бензина от проезжающей машины резок, особенно здесь, на природе. Вдалеке сердито каркают серые вороны.

Перегоняя жену, Никита Сергеевич вбежал на крыльцо и дернул на себя дверь. В прихожей его встретила горничная, она и приняла пальто. Рядом стоял хозяин дома — первый заместитель председателя Совета министров, министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов.

— Входи, Никита Сергеевич! Здравствуй, Нина Петровна!

Никита Сергеевич широко улыбался. Он никогда не был у Молотова. Молотовский дом оказался значительно больше сталинского. Просторная прихожая, устланная кирпичного цвета ковром, точно как на «ближней», была отделана деревянными панелями. В углу стояло чучело косолапого медведя. Медведь рычал, поднимая вверх когтистые лапы. Нина Петровна поморщилась — страшный! Мимо оскалившегося, вставшего в рост зверя, Молотов провел гостей в столовую, светлую залу с длинным столом человек на сорок, где сидела его жена. Полина Семеновна и Нина Петровна расцеловались. Два шикарных ореховых буфета с дорогой посудой стояли друг против друга на противоположных концах комнаты, рядом низкий диван с креслами, обращенный к окнам, и новомодная радиола; в дальнем углу — чересчур вытянутые напольные часы с тремя гирями, а по углам — пузатые китайские вазы в рост человека.

Лирических картин не было, вместо картин на стенах висели гигантские портреты: Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина — основоположников марксизма-ленинизма. Высокие двухметровые портреты в тяжелых дубовых рамах подсвечивали бронзовые светильники. Молотов называл людей, изображенных на портретах, «отцы». Во всех делах Вячеслав Михайлович был первым соучастником Сталина и так же, как Сталин, стремился заменить веру в Господа Бога на слепую всепоглощающую веру в партию, в бессмертие коммунистического учения, которое, по его мнению, было гораздо важнее и очевиднее православной молитвы, справедливей и понятней для простых людей. Ведь партия давала человеку кров над головой, еду, работу, вселяла надежду в счастливый завтрашний день, отмечала высокими наградами, направляла и воспитывала, и в том, что Бога нет, сам Молотов ни на минуту не сомневался.

— Чайку с дороги? — предложил Вячеслав Михайлович.

К чаю подали замечательный торт «наполеон» и вазочку с пирожными, сделанными в форме лесных орешков, наполненных сгущенным молоком.

Гости и хозяева чинно сидели за столом. Женщины завели свой разговор, а потом Полина Семеновна увела Нину Петровну показать коллекцию макраме, собранную за много лет.

— Пришло время, Вячеслав Михайлович, очередной Съезд проводить, — размешивая в чашке сахар, проговорил Никита Сергеевич.

— Пожалуй, — отозвался Молотов.

— Подвести итоги, утвердить состав Президиума. Первый послесталинский съезд — шаг ответственный, — на слове «послесталинский» Хрущев умышленно сделал ударение.

— Будем проводить, я не возражаю.

— До съезда стоило бы с товарищем Маленковым решить. Что вы скажете?

— Поменять предлагаешь? — сощурился Вячеслав Михайлович.

— Поменять.

— Не торопишься?

Никита Сергеевич подался вперед:

— Егор не свое место занял, поторопились тогда.