Царство. 1951 – 1954

— Здесь не соглашусь, — ответил министр иностранных дел. — Маленков професанал, а професаналами не разбрасываются, тем более что слишком долго Егор в Кремле просидел. Собственно, ничего крамольного на посту премьера он не совершил.

Вячеслав Михайлович буравил своими маленькими глазками Хрущева.

— Я не говорю, что он взялся с бухты-барахты, я говорю про его председательство, что мелковат он для такого поста. Задвигать Маленкова неправильно, пусть в Президиуме остается, но не на месте председателя Совета министров! — доказывал Никита Сергеевич.

— А кого председателем, тебя? — мрачно спросил Молотов.

— Почему меня? Я не о себе. Тут дело государственное, а не так, что племянник Ленина страной руководит!

— Да, занесло Максимыча!

— Это только начало. Не снимем с поста, потом будем локти кусать!

— Кого предлагаешь?

— Булганина предлагаю, он человек с понятиями, к товарищам внимательный. Из стороны в сторону шарахаться не станет, не фанфарон, обстоятельный тоже.

— Насчет обстоятельного я бы не торопился. Это мы с тобой обстоятельные, — заулыбался заместитель председателя правительства. — Да и грамотности у него меньше, чем у Егора, такого професализма нет.

Молотов некоторые слова произносил неправильно, как говорили на его родине в Вятке, не вЫборы, а выборА, не молодЁжь, а мОлодежь. А некоторые делал неправильными в угоду Сталину. Однажды он услышал, как Сталин, выступая на одном из заседаний, произнес не «Наркомзем», а «Наркомзём», и Молотов тут же стал говорить «Наркомзём».

— Такого профессионализма, безусловно, нет, но после Сталина у нас коллегиальное управление, а значит, вместе справимся! — высказался Хрущев. — Я убежден, что Булганин подножку не поставит, а Маленков со своими заскоками может. Булганин не Маленков, — твердо заявил Никита Сергеевич. — А Егору какое-нибудь ответственное дело подберем.

— Подумаем, подумаем, — уклончиво отвечал Молотов.

— Чего же думать?! Сами знаете, что Маленков человек случайный!

— Ничего случайного в жизни нет! — глубокомысленно отозвался министр, — Маленков по сте-че-ни-ю об-сто-я-тельств председателем Совета министров стал, здесь соглашусь.

Хрущев барабанил пальцами по столу.

— С этим делом, Вячеслав Михайлович, тянуть невозможно, некуда тянуть! С каждым днем Егора уносит, ведь до чего договорился, Германию хотел отдать! А дальше что? — наседал Хрущев. — Не удержим в узде! И ведь с Берией первый друг был, не забыли?

Упоминание о Берии сделало свое дело. Молотов блеснул глазами и нахмурился:

— Твоя правда!

Несчастная Полина Семеновна, которую по счастливой случайности не уничтожили в лагерях, из обаятельной светской дамы превратилась в запуганного, забитого зверька. А МГБ, как не крути, связывали с Берией.

— Считай, решили с Маленковым, но участок работы Георгию подобрать обязаны. А то как получается — сначала Берия враг оказался, потом Маленков плохой, выходит, ко всем сталинским кадрам присмотреться следует? Плохие знаки. Надо ему весомое дело дать.

— Только не сельское хозяйство! — не удержался Хрущев.

— Не будем, — пообещал Вячеслав Михайлович. — Сельское хозяйство — твоя забота.

Молотов перевел взгляд за окно, на лес, где на деревьях совсем не осталось листьев, было безжизненно и сиротливо. Первый Секретарь придвинул ближе тарелку с пирожными и положил себе два кусочка слоеного, пропитанного сливочным кремом «Наполеона».

— Налопаюсь сладкого, пока Нина не видит, — предупредил он и принялся уминать торт.

Глядя на его аппетит, и Молотов взял себе кусочек.

«Дурацкое название — “наполеон”! Причем тут Наполеон? Кто придумал? Глупость несусветная!» — покачивал головой Вячеслав Михайлович.

Тем не менее, он с удовольствием съел пирожное. Вожди революции, основоположники марксизма-ленинизма, неумолимо смотрели со стен. Огромные портреты делали щуплого хозяина загородного особняка и выше, и мощнее. Вячеслав Михайлович испытывал чувство величия, просветления, блистал ясностью ума, эрудицией, портреты придавали ему нереальную силу, он заряжался от них энергией, по-настоящему ощущал себя Мо-ло-то-вым, а никаким не Скрябиным, чью фамилию получил от родителей и навсегда от нее отрекся во имя торжества революции! Даже после ареста жены, после сталинских унижений он оставался Молотовым и знал, что несокрушим!

— Булганин подойдет, — утерев рот салфеткой, подытожил Вячеслав Михайлович, — однако прежде надо с ним потолковать.

— Потолкуйте, — Хрущев проглотил третий «наполеон». — Торт у вас знатный!

— Ешь, ешь! Ты, Никита Сергеевич, должен быть ко мне ближе, а как посмотрю, все где-то бегаешь!

— Так здесь сижу?! — заулыбался гость. — Если что важное, я ж сразу к вам!

— Смотри, брат, смотри!

Никита Сергеевич, виновато пожал плечами.

— Вячеслав Михайлович, просветите, что в мире?

— В мире что? — отозвался министр иностранных дел. — За социализм воевать надо, вот что! Ты со своим другом Булганиным всюду лезешь, а ведь толком ни в чем не разбираетесь!