Царство. 1951 – 1954

— Придется туда прокатиться, — став серьезным, проговорил Берия. — Ты в Кремле всех собери, а я на «ближнюю» смотаюсь.

Лаврентий Павлович отставил чашку, встал и направился к дверям.

— Может, Молотову должность министра иностранных дел вернем? Ему такое понравится, — задержавшись у самого выхода, предложил он.

— Можно, — согласился Георгий Максимович. — Как бы нас с тобой старики не прижали! — буркнул он.

— Херня! — отрезал лубянский маршал. — Я пошел. Попрошу врачей, чтобы больного лучше лечили.

4 марта, среда

Суматоха в Волынском приутихла, в действиях всех прибывающих появилась некая последовательность. При больном постоянно дежурили врачи, отрекомендованные Лукомским, сам он приезжал утром и вечером, но каждый час профессору докладывали обстановку. В Москве открылась внеочередная сессия Академии медицинских наук, где решали, как помочь любимому вождю. Иосифу Виссарионовичу регулярно ставили пиявки, измеряли артериальное давление, брали анализы. Все показатели вносились в специальный журнал, который вели помимо истории болезни. Журнал и история болезни пухли на глазах, обрастая академическими заключениями и рекомендациями, но больному лучше не становилось.

Хрущев и Булганин прибыли на дежурство, выслушали неутешительный медицинский доклад и попросились побыть со Сталиным наедине. Они зашли к тяжело больному и, взяв стулья, подсели поближе.

— Мы тут! — тихонько проговорил Булганин, прикасаясь к неподвижной бледной голове.

Сталин пришел в себя и посмотрел как-то несчастно, жалостливо.

— Как вы?

Больной вытянул руку. Никита Сергеевич погладил ее. Сталин еле уловимо сжал кисть, один раз, потом второй, сильнее, сильнее.

— Скорее! — воскликнул Никита Сергеевич и толкнул Булганина.

Николай Александрович сунул в сталинскую ладонь свою.

— Вы поправитесь, обязательно поправитесь! — отвечая на рукопожатие, причитал он.

— Он благодарит нас за то, что мы здесь! — растрогался Хрущев.

Скоро Сталин опять впал в забытье. Врачи принесли кислородную подушку. Ближе к девяти утра, появилась Валечка.

— Может, я вас покормлю? — не своим, а каким-то потерянным голосом, предложила она. — Вчера лапшу куриную сготовили.

— Покушаем лапшу.

— Могу язычок отварной дать, с пюрешкой.

— Мне язычок, — отозвался Булганин.

Валя ушла.

— А Светланка с Васей знают? — Николай Александрович вспомнил о детях Сталина.

— Похоже, им ничего не известно, — предположил Никита Сергеевич.

— Надо сказать. Если мне Василий позвонит, скажу.

— Скажи. Василий как-никак твой подчиненный.

До последнего времени Василий Сталин командовал авиацией Московского военного округа, а три месяца назад по велению отца был отстранен от должности и определен слушателем в Академию Генерального штаба. Совершил генерал серьезный проступок. В день проведения военного парада 7 ноября 1952 года самовольно поднял в воздух военные истребители, чтобы они пролетели над Красной площадью. Погода была плохая, нелетная, не погода, а откровенная дрянь — облачность, туман, ни хрена не видно, и был приказ Булганина, который полеты в праздник Революции отменил. Василий наплевал на приказ, — какой же парад без авиации! Самолеты взмыли в небо и взяли курс на Кремль. При посадке два самолета сильно пострадали, летчики чудом уцелели. Сам Василий Иосифович давно не летал, много пил, вернее, почти всегда был нетрезв. Василий Сталин ощущал себя наследным принцем, никому, кроме отца, не подчинялся. После того злосчастного случая Сталин и отстранил сына от командования. Он хотел, чтобы Вася образумился, закончил Академию, тогда бы он назначил его главнокомандующим Военно-воздушными силами. Василий сделал головокружительную карьеру, начав войну двадцатичетырехлетним капитаном, в конце войны, всего через четыре года, он был уже генерал-лейтенантом.

— Хоть Вася и пьяница, а должен знать, что отец при смерти! — проговорил Николай Александрович. — А если тебе Светланка позвонит, ты ей сообщи.

Подали суп.

— Как считаешь, Молотов в драку полезет?

— Вряд ли.

— Молотов бронтозавр!

— Был бронтозавр. А сегодня — мы бронтозавры! — определил Хрущев.

— Я Лаврика уговорил, он Жукова вернуть согласился, — бесхитростно заулыбался Булганин.

— Вот молодец!

— Лаврик в председатели правительства хочет.

— У него репутация дрянь, он энкэвэдэшник.

— А ты кто? — округлил глаза Булганин. — Роза-мимоза?

— Я партийный человек! — отрезал Никита Сергеевич. — Я курирую органы, а не управляю ими.

— Может, Егора в председатели просунем?

— Это вернее. В смысле биографии Егор лучше Лаврика.

— А тебя — на партию! — продолжал Булганин.

Валя пришла убрать пустые тарелки.

— Поправится он? — всхлипнула женщина. — Я всю ночь молилась! — и прижала к груди старенькие морщинистые руки.

— Обойдется! — утешал Никита Сергеевич.

— Только б не умер, молю, только б не умер! Мы б уж его, родненького, выходили!

Хрущев встал и обнял ее.

— Держись, моя хорошая!

Булганин сидел с мокрыми глазами. Несчастная Валя ушла.

— Лаврентий уже на Лубянке сидит, Игнатьева не принимает, — продолжал Булганин.

— И правильно!

— Ворошилов, поговаривают, на мое место нацелился!