Царство. 1955–1957

— Надо сердца соединять, дружить, а вы винтовкой пугать хотите! Навоевались, хватит! Вот у Фурцевой спросите, хочет она воевать? — выпалил Никита Сергеевич.

Все обернулись к Екатерине Алексеевне, которая в облегающем бирюзовом платье сидела у края стола. Она поднялась. Фигура у нее была слепящая, как с картинки, волосы туго зачесаны назад, отчего женщина становилась еще моложавее.

— Уж ей только воевать! — смягчился Каганович. Он нередко вспоминал свиданья с этой зеленоглазой теннисисткой.

— Я согласна с Никитой Сергеевичем, — вымолвила Фурцева.

— А со мной, Екатерина Алексеевна, не согласны? — с ехидной улыбкой осведомился Лазарь Моисеевич.

Ворошилов и Молотов разразились смехом.

— Сядьте уже! — прикрикнул на красавицу Маленков. — Мы здесь серьезный вопрос решаем, а вы дурачитесь!

Решили отправить в Польшу делегацию ЦК во главе с Сусловым. От военных туда включили маршала Малиновского.

— События горячие, надо их со всех сторон осмыслить, — успокаивая горячие головы, заговорил Микоян.

— И я за! — очень тихо подал голос Брежнев. Он в первый раз присутствовал на заседании Президиума в качестве его члена.

— Я б бунтарей к стенке ставил! — прошипел Каганович.

— Всех, кто ошибки признал, следует отпустить. Этим хоть как-то за пули в глазах мирового сообщества оправдаемся и доверие польского народа укрепим! — высказал мысль Маленков.

— Надо, чтобы маршал Рокоссовский с такой инициативой обратился, а мы поддержим, — добавил Хрущев. — Надо так поработать, чтобы из плохого хорошее вышло.

— С тобой, Никита Сергеевич, только хорошее выходит! — язвительно заметил Молотов.

— Ты откуда такая загорелая? — после Президиума спросил Фурцеву Хрущев.

— Из Крыма прилетела.

— И я завтра в Крым.

29 июня, пятница

Секретарь горкома рухнула на кровать, ноги подкашивались — как только в один день столько успела! Вихрем пронеслась по новостройкам, помощники доложили, что строительство микрорайона «Черемушки» под угрозой срыва, и пуск стадиона «Лужники» под большим вопросом, а пускать его кровь из носа надо уже сейчас! Звонки и люди обрушились лавиной, а под конец дня из первого отдела принесли тонну секретных документов.

— Зачем согласилась их взять, я же в отпуске! — корила себя начальница. — Надо уезжать, а то засосет! Хотя б две недельки понежиться на море, восстановить нервы.

Она завалилась в постель, не раздеваясь.

— Никто не поцелует, не расскажет сказку! — грустно вздохнула Екатерина Алексеевна.

Ночи в Подмосковье стояли жаркие, окна были нараспашку. Пахло хвоей и ландышами. Голова раскалывалась. Коньяк помог бы, но она решила больше не пить, чтобы Валера, под влиянием ее примера, снова не пристрастился к крепким напиткам.

Пролежав минуту неподвижно, Екатерина Алексеевна нехотя поднялась, — не будешь же спать, как солдат, в одежде! — небрежно бросая вещи, разделась. Освободила собранные заколками пышные волосы, встряхнула своим золотым сокровищем, сбросила тесный бюстгальтер, расправила плечи и встала под душ, который теплым напором смывал усталость. Вернувшись в спальню, женщина задержалась у зеркала, чтобы положить на лоб и, особенно под глаза питательный крем, а мазью из другой склянки стала мазать живот и ноги. Замечательные кремы готовили в Кремлевской больнице, фармацевты там работали знающие, с подобным уходом не оставалось места морщинам — эластичная кожа становилась по-девичьи упругой. Никогда не забывала она про питательные кремы, целебные бальзамы, регулярно играла в теннис, получала лечебный массаж, плавала в бассейне, от чего ее моложавая фигура сразу выделялась из скучного окружения. Начальница надела ночнушку и наконец улеглась в постель.

На тумбочке звякнул телефон.

— Кто еще там?!

Было около одиннадцать вечера.

— Ты меня извини, Катерина Алексеевна, — в трубке раздался голос Зыкиной. — Я просто не выдержала!

— Что стряслось?

— Даже не знаю, с чего начать, — тяжело дышала подруга.

— С мамой все в порядке? — испугалась Фурцева.

— С мамулей все хорошо, и со Светланкой тоже. Я из-за твоего кобеля звоню.

— Что?

— Бл…н твой Валерка! Горничную излапал, в кровать затащил, это вчера стряслось, а сегодня официантку молоденькую на лодке увез. Как приплыли, стали ее допрашивать: «Заставил ехать», — отвечает. Плачет, говорит, приставал. А с той, с первой, поговаривают, еще в прошлом году снюхался. Ты извини, что я такие прискорбности открываю. Как уехала ты, в тот же вечер напился, прямо насосался, противно было смотреть, ну и началось. Гнать его надо в три шеи, ведь позорит тебя!

— Так и сделаю, — не своим, а каким-то упавшим, маленьким голоском отозвалась обманутая любовница. — Устала я, Люда, спать пойду! — и дала отбой.

Несчастная опрокинулась на кровать, долго лежала с открытыми глазами и не могла шевельнуться, так ударила по сердцу измена.