Царство. 1955–1957

Свете было больно. Кому брат только не писал: и Маленкову, и Булганину, и Хрущеву, даже Молотову отважился написать. В письме к Молотову он каялся, просил прощения за себя, за отца, за все, что сделал его всесильный отец с Полиной Семеновной, объяснял, что он, Василий, теперь это понял, умолял сжалиться! Письма заключенного приходили в адрес Лазаря Кагановича, когда-то ближайшего к Иосифу Виссарионовичу человека. Василий молил о пощаде Ворошилова, умолял Микояна, но никто не откликнулся, ни единой весточкой, ни намеком, никто, ни один человек! И выходя на прогулку из сырого, мглистого помещенья, ступая на сизый кирпичный тюремный двор, единственная радость невольника заключалась в том, что из-за туч появится солнышко и узнает его — вечного узника Сталина-Джугашвили.

20 марта, среда

Света стояла в церкви, с головы до ног закутанная в черный платок, боялась, что кто-нибудь ее узнает. Храм снаружи выглядел грустно: облупившиеся белые стены, чуть покосившееся крыльцо, но внутри был благостный, душевный, и людей в нем хватало, а не так, что никого нет. В мерцании свечей старинные фрески на стенах точно оживали, и люди казались другими, собранными, сердобольными; переступая порог церкви, они точно светились, оттаивали — так ей представлялось. Света не решалась креститься, никогда в жизни она не крестилась и никогда не переступала порога Божьего дома. Только прогуливаясь рядом с собором или проезжая мимо на машине, смотрела на вскинутые ввысь золотые купола и слышала протяжные, а иногда отдающие радостью перезвоны церковных колоколов, которые теперь замолчали по воле тех, кто сегодня сидел в Кремле.

Боже духов и всякия плоти
Смерть поправый и диавола упразнивый,
И живот миру твоему даровавый:
Господи, упокой душу усопшего раба твоего Иосифа! —

читал священник.

— Где ж покойник? — спросила полная подслеповатая старуха, не отыскав установленного по центру церковного пространства гроба.

— Нету. Говорят, пропал человек на далеком Севере, — объяснила всезнающая соседка.

— А-а-а! Так помянем его, странника Божьего, помянем! — старуха начала усердно креститься.

Со святыми упокой Христе,
душу раба твоего,
и деже несть болезнь,
ни печали,
ни воздыхание, но жизнь бесконечная!

Батюшка подошел к аналою, произнося молитву растяжным песнопением, кадил по четырем сторонам, равномерно взмахивая и продолжая торжественно и печально петь.

— А имя-то его как, не услышала? — повторив за отцом-настоятелем проникновенные слова Божьего слова, снова поинтересовалась толстуха.

— Сказывали, Иосиф.

— Красивое имя, библейское.

— А мне так больше на убийцу-Сталина похоже! — отозвалась та, что стояла чуть сзади.

— И за разбойников с убийцами молятся!

— Будь ты неладен, Иосиф! — со злостью выдавила старушка с выцветшими волосами. — Мужа моего в тюрьме сгноил! — резко развернулась и выбежала из храма.

Плачу и рыдаю,
Егда помышляю смерть,
И вижу во гробех лежащую
По образу Божию созданную
Нашу красоту,
Безобразну, бесславну, не имеющую вида! —

пел отец Василий.

Во блаженном успении вечный покой,
Подаждь, Господи,
Душе усопшего раба твоего Иосифа,
И сотвори ему вечную память!
Ве-е-ечная па-а-амять!
Ве-е-ечная па-а-амять!
Ве-е-ечна па-а-амять!

Солнце било неумолимо, слепило, казалось со всех сторон. Света растворилась в его неуемном сиянии, потонула в блаженстве. На душе был мир. Она вскинула голову, вглядываясь в голубое, совершенно безоблачное небо и улыбнулась.

«Интересно, приснится мне папа?» — подумала дочь и пошла к автобусной остановке. Шерстяной платок еще прикрывал голову, заслоняя лицо. Опасалась, чтобы не проведали, куда она ездила, чтобы никто ничего не прознал, добиралась Света до Коломны на перекладных, а не на прикрепленной машине с аккуратным водителем. Около двух часов ехала, сначала в метро, потом на электричке, а от станции шла пешком. Точно так и возвращаться пришлось.

6 апреля, суббота

Брежнев сидел у Хрущева дома. Никита Сергеевич стоял на кухне и жарил картошку. Готовил по собственному рецепту: нарезал ломтиками, не тонко и не толсто, потом утопил сковородку в кукурузном масле, так и жарил. Картошечка получалось румяная, с корочкой.

— Как задумывал, так и получилось! — радовался кулинар. — Сейчас, Леня, настоящим лакомством тебя угощу, спасибо скажешь.

Леонид Ильич внимательно наблюдал за манипуляциями надевшего кухонный фартук руководителя — как он лихо управлялся со сковородой, с огнем, и все время что-нибудь приговаривал.

На кухню пришел Сергей.