Царство. 1955–1957

— Звоните всем нашим, надо во что бы то ни стало открыть Пленум, чем быстрее, тем лучше! Представляешь, Ваня, как меня друзья-товарищи линчуют? От кого, от кого, а от Кольки не ожидал! Непомерной славы захотел. А Ворошилов, старый пердун, сидит, тявкает. После того как все мои злопыхатели на меня помои излили, он руку тянет, разрешите, говорит, и мне в сторону Хрущева опорожниться! О, как сказал! — Хрущев от злости позеленел, достал платок и громко высморкался. — Я скоро сам на тебя, Климент Ефремович, опорожнюсь!

— Слушаю внимательно, Георгий Максимилианович! — чуть не опрокинув от радости телефон, ответил Круглов. Маленков не звонил товарищу уже два месяца, и это угнетало опального министра, соседи теперь его сторонились, сослуживцы забыли, старые приятели отворачивались, в семье дочери шли скандалы, и он ничего не мог с этим поделать.

— Тут, Сергей Никифорович, хорошие известия случились, — выдохнул Георгий Максимилианович.

— Какие?

— Хрущева опрокинули.

— Как, когда?

— Сегодня сняли.

— Да что вы говорите!

— Да.

— Наконец-то!

— На Президиуме, с перевесом — семь против двух. Из этих двух один — сам Хрущев.

— А другой?

— Анастас Микоян.

— Понятно.

— Завтра итоговое заседание. Так что ты чисти перышки, следующим ходом до Серова дойдем.

Круглов повесил трубку и замер: «Неужели выкинули? Неужели наподдали мерзавцу?! Первым делом надо будет найти говенные материалы, где лысый расстрельные списки подписывал. Как ни старался Иван, как бумагу ни жег, все равно мерзкие подписи разыщу!»

Сергей Никифорович набрал номер дочери. Услышав отца, Лада обрадовалась, а когда он спросил про непутевого мужа — захлебнулась в рыданиях — руки распускает!

— Скоро утихомирим! — прошипел генерал.

21 июня, пятница

Алексей Иванович Аджубей еще вчера заподозрил неладное. Когда его «Победа» выруливала на Старую площадь, регулировщик, зная, чья это машина, всегда предусмотрительно придерживал движение, но этого не случилось, регулировщик вроде бы отвернулся, не замечая «Победы» хрущевского зятя, и водителю, поворачивающему от ЦК на улицу Разина, пришлось опасно вклиниваться между грузовиком и автобусом. Потом, в редакции, в его кабинет поступил странный звонок. По «кремлевке» говорил заведующий Первым Европейским отделом МИДа, который звонил по поручению Шепилова. Он сообщил Аджубею, что его вывели из состава лиц, принимающих делегацию Великобритании.

— Так что, вы, пожалуйста, не приходите, — предупредил дипломат.

— А на прием, после переговоров, прийти можно? — задал вопрос ошарашенный Аджубей.

— И на прием приходить не следует!

Аджубей был поражен таким поворотом. Как это, его, зятя Первого Секретаря, не допускают к англичанам? Он позвонил жене. Она сказала, что отца внезапно вызывали в Кремль на Президиум и пока он не объявлялся. Алексей Иванович знал, что Президиум ЦК намечался на послезавтра — а почему же сейчас? Алексей Иванович набрал приемную Никиты Сергеевича. Он был в доверительных, нет, скорее в дружеских отношениях со всеми секретарями и референтами, там ему подтвердили, что Первый Секретарь находится на экстренном заседании Президиума. Слово «экстренный» Аджубею совсем не понравилось, но больше все-таки насторожил регулировщик у здания ЦК: ведь вместо милиционеров-регулировщиков перед зданием Центрального Комитета и перед Кремлем в форме орудовцев стояли сотрудники Главного управления охраны. И Шелепина разыскать у Аджубея не получилось.

После работы, перед выездом в Огарево, Алексей Иванович заскочил в аптеку на улицу Грановского, жена просила забрать для малыша болтушку от кожного раздражения. Там он лицом к лицу столкнулся с Полиной Семеновной Жемчужиной, которая с какой-то торжествующей улыбкой кивнула хрущевскому зятю и быстро ушла. Обычно, когда они по-соседски встречались перед подъездом, Полина Семеновна непременно заводила длинный разговор, интересовалась детьми, спрашивала про Раду, справлялась о здоровье Нины Петровны, а сегодня — ни слова. «Странно!» — подумал Аджубей.

За тридцать минут езды за город Алексей Иванович упрямо пытался поймать по радио новости, но никаких особых новостей не передавали. И вот дома, только взглянув на Нину Петровну, он сразу все понял. Никогда еще супруга Никиты Сергеевича не была столь печальна и озабочена, но и она ничего не сказала, и лишь Рада, обняв мужа, прошептала в самое ухо;

— Папу снимают!

Хрущев приехал поздно и не один, с ним были маршал Жуков и генерал Серов. Они заперлись в кабинете. Спустя час подъехали Микоян, Суслов, Брежнев и Фурцева. Около двенадцати ночи посетители разъехались. Полночи Хрущев сидел в кабинете, разбирая бумаги.

Маленький Леша плакал, Алексей Иванович долго не мог заснуть, ворочался, периодически поглядывая в окно на свет в кабинете Радиного отца.