«Зуев положил их передо мной и, развязав тесемки, говорит: “Ладно, пермский звонок подождет, сейчас нам необходимо расшифровать письма. То есть нужен код, потому что подобного добра у нас не две папки – двести двадцать две – может, и больше. Четыре месяца назад, когда было решено начать слежку за Телегиным, мы на магаданском и московском почтовых узлах посадили по два человека, чтобы просеивать письма в его лагерь и из него. Изымаем всё подозрительное, вот накопилось. Конвойный отнесет папки вам в камеру, допросов пока не будет, сидите работайте, нужен результат. Код и на пробу несколько расшифрованных писем”.
Когда конвой меня выводил, Зуев решил, что какие-то важные вещи он упустил, и уже в коридоре стал объяснять, сказал: “Да, еще вот что, вам это может пригодиться: в одной папке письма зэков, в другой – письма их родни. В смысле симпатических чернил проверили, не ищите, ничего нет. Ни оттуда, ни туда. Почерк тоже нигде не меняется.
Мы знаем, что такое начальник лагеря. Захочет убить зэка – убьет, никто слова не скажет, то есть ясно, что Телегин, стоит ему заикнуться, и зэк в письме домой напишет, что хочет начальник, то же самое в Москве – родня всё галопом доставит по нужному адресу. Да и сам Телегин к любой зэковской открытке может приписать, что захочет. Так вот никаких приписок мы не нашли. Нигде, ни одной.
Шифровальный код тоже загадка. У нас отличные специалисты, если надо, взломают что хочешь, а тут, говорят, перепробовали все подходы, ничего не получается. Похоже, письма впрямь шифрованные, но ключ больно хитрый, не дается. И последнее. На пару писем обратите особое внимание. В одной блок марок. Я старый член эмгэбэшной секции при Союзе филателистов. Сами понимаете, возможности немалые, соответствующая и коллекция, но по тонкости работы ничего равного не встречал. С трудом удержался, руки чесались, так хотелось, чтобы этот блок был в моем кляссере.
Думаю, с точки зрения шифровального дела, очень любопытны письма с шарадами, загадками и со школьными математическими задачками, которые зэки помогали решать своим детишкам на воле. Что шарадами можно передать что хочешь и кому хочешь, понятно.
Письма, где зэки рассказывали о Колыме, я давал дочке. Ей восемь лет, с географией совсем швах, а тут после этих писем с зоны учительница на родительском собрании сказала, что флору и фауну Магаданской области дочь знает лучше, чем она сама. И дома мы впятером – я, жена, дочь и родители жены – играем в шарады, так дочь обыгрывает нас раз за разом. Дед – он философ, кандидат наук, даже обиделся, сказал, что больше с нами играть не станет”»”.
Электра говорила, что, по словам отца – который и сам когда-то из своей беломорской ссылки слал ей и Зорику похожие письма, – дальше десять дней его никто не трогал. Считалось, что он сутки напролет ищет шифр.
“Но даже, если бы так и было, – говорил отец, – я вряд ли бы преуспел: ведь я не знал, и как подступиться к подобной работе. Впрочем, в моем случае, – объяснял Жестовский дочери, – профессионал был не нужен, было ясно, что расшифровывать нечего, никто ничего не прячет, всё на поверхности. Это просто смертная, убийственная тоска по дому, по детям, которую я и по себе хорошо знаю. И вот, – говорил отец, – я перебирал, рассматривал один за другим пожелтевшие, плохой бумаги листочки с замечательными рисунками: карандаш, а ощущение, что масло и холст. Люди рисовали что было вокруг, и я смотрел на эту скудную колымскую растительность – на стайку желтых, светящихся на просвет лиственниц и куртину кривых, пятнистых берез в затишке́ у ручья, на травы и разноцветную болотную ягоду – морошку и голубику, бруснику и клюкву. На стланик, покрывающий соседние с лагерем сопки. Закаты и восходы, как они были видны с развода, затмение солнца и Полярное сияние, а вдали тонкая полоса прибрежного песка – это уже с большого отвала около шахты”.
Отец нашел и блок марок, о котором говорил Зуев. Сделаны они были виртуозно, внутри блока и по периметру каждый зубчик обойден иглой из рыбьей кости так, что любую марку одним движением можно вырвать из блока и клеить на конверт. На первой, с номиналом в двадцать копеек, географическая карта, лагерь на ней – маленькая точка, а справа, слева и прямо на восток до горизонта и островов Феклистова – Охотское море.
На других марках – бараки с плацом для развода и дымком, который стелется над котельной, оперчасть, зона со сторожевыми вышками и часовыми с винтовками, колючей проволокой и следовой полосой, которая, огибая зону, вьется по снегу между двумя невысокими сопками. Но самой красивой была последняя, номиналом в один рубль. В центре ее – та же зона и белый утоптанный снег плаца, на котором четко, будто по трафарету, выведено “СССР”.