Царство Агамемнона

Они убивали, мучили, и как много! Но обязательно ли мне делать пакости, если они делали их? Обязательно ли мне убивать, если убивали они? Надо ли это?

4. Чувствовал, что не только можно убить, но и надо убить, должно убить.

5. Но тут снова, собирался убить одного, а потом двух, а теперь готов убить семнадцать!

Да, готов. Или семнадцать, или реки рабоче-крестьянской крови с неизвестным еще исходом войны. Революция – это не бал, не развлечение.

Думаю даже больше, что если всё сойдет гладко, то это послужит сигналом к уничтожению всех Романовых, которые еще живы и находятся в руках Советской власти. Ну ж, пусть.

Если сейчас на фронтах Гражданской войны льются ручьи крови, то подари Михаила Колчаку – польются потоки.

6. Семнадцать человек – это не семнадцать вшей. Это тоже верно. Но я хочу одного убить, и какое мне дело до остальных шестнадцати. Их если и убьют, то не я, а ЧК? Нет, нет, это не годится: никогда я не умел прятаться за хорошо придуманную ложь, за софизмы. Я провоцирую ЧК на убийство. Я их убиваю. Я отвечаю за их жизни: не формально, а фактически. Нечего и не на кого сваливать. А надо просто прямее поставить вопрос: “Если бы надо было к Михаилу подойти через трупы шестнадцати, то убил бы я Михаила?” Да, убил бы. Вот это честно. Убить надо, и я убью. И не надо перекладывать ответственность на кого-то. Если есть желание переложить ответственность, то, значит, есть колебания, есть что-то неясное, недодуманное.

7. Обедал я почему-то долго. Я заметил по тому, что уборщица два раза заглядывала в дверь, а я всё еще не кончил. Когда я принялся за пищу, то подумал, что это в последний раз перед “Делом”, и тут же: а те семнадцать, может быть, в это время садятся за стол, и тоже в последний раз…

8. Итак. Решено. Твердо, бесповоротно. И решено, собственно, не сейчас, а в те три ночи моих размышлений. Там все основы основ, а теперь просто детали и техника.

9. И когда я после трех бессонных ночей, которые ушли у меня на эти размышления, на эту самопроверку, на это психологическое вооружение, встал с постели, поднятый шумом пришедших в Исполком товарищей, то я почувствовал себя, как будто я после очень долгого перерыва сходил в баню, вымылся, сменил белье, почувствовал себя очень легко.

Раздел “СТРАСТИ ПО МЯСНИКОВУ”. Раньше он начинался открыткой “Мост через Северную Двину (Архангельск)”. В нем девять выписок, некоторые очень объемные:

1. С тем характерным оттенком выдающихся скул, которое имеется у носивших долго кандалы.

2. Прошел тюрьмы и ссылки, был и в кольях, и в мяльях.

3. Глубоко в подполье загнана жизнь. Цепи на руках и на ногах. За крепкими решетками бесчисленных тюрем томятся бойцы революционной армии труда.

Рыщут, как голодные волки за добычей: шпики, провокаторы, жандармы, полиция, попы, офицеры, генералы…

Жизнь притихла, затаилась. Только изредка слышен стон истязаемых в застенках, крики доведенных до умопомрачения политических каторжан, лязг и звон ручных и ножных кандалов, скрежет зубовный гордых революционеров: они не хотят ни плакать, ни кричать, а боли и муки пыток нестерпимы.

Шапку не снял, вот тот, что закован в ручные и ножные кандалы, перед тем, что в золотых погонах, – будет бит. На поверку не встал – будет бит. В церковь не пошел – будет бит. Обратился и не назвал “Ваше высокоблагородие” – будет бит. Пришел с этапа, и креста нет на шее: в Бога не верует, царя не признаёт – будет бит. Пришел с этапа со 102-й статьей (за принадлежность к партии), на шее крест – будет бит – обманывать захотел, сам в Бога не верует и царя не признаёт, а крест надел. Подошел надзиратель к волчку, что в двери одиночки, и поглядел, а одиночник не заметил столь важного события: будет бит, нужно встать во фронт и руки по швам – так учат спиной видеть, есть ли кто у волчка или нет. Пол натер суконкой, блестит – заходит начальство и носовым платком проводит: пыль есть; будет бит. И не будет бит, когда палач заленится. Это единственный отдых. Или развлекаться станут: а ты ведь, Михайлов, ни за что не сшибешь его (заключенного) одним ударом с ног.

– Ну сказал, да я не таких сшибал.

– Ну ты х… не городи. Мы знаем, как ты сшибал.

– А ну давай на половинку?

– Идет?

Выводят из одиночки в коридор заключенного. Поставили его среди коридора. Со всех антресолей всех трех этажей одиночного трехэтажного корпуса смотрят глаза надзирателей: сшибет или нет? Заключенный не знает, зачем его вывели и что хотят делать с ним. Подходят те, кто поспорил, и один заговаривает, а другой сзади, развернувшись, ударяет что есть силы… Невольный крик падающего с ног заключенного сопровождается хохотом всех зрителей и похвалами по адресу выигравшего пари. А тот, что проиграл, шипит:

– Молчи, е… твою мать.

И, пиная его, велит вставать и идти в одиночку.

4. Цепь вопросов, цепляясь и разветвляясь во все стороны, осаждает, как враждебная армия, нащупав слабое место противника, устремляется, наседая всё с большей и большей силой.

Но нет, шутишь. И самопроверка началась. И слышу голос.

– Что ты знаешь о том, существует Бог или нет?