Царство человека

Переступая маленькими шажками, Петрович шёл с большим букетом красных роз, прихрамывая на правую ногу: три года назад его сбила машина. Он подошёл ко мне:

– Всё так же губите своё здоровье, Аркадий Павлович?

– Стараюсь, Пётр Петрович, стараюсь.

Докурив и бросив сигарету себе под ноги, я тут же затушил её.

– Вот ещё и нашу матушку-природу губите, – вытянув указательный палец, он показал мне под ноги.

– Как могу, Пётр Петрович, как могу. Да вы присаживайтесь, не стойте.

– Благодарю, милейший. – Он сел напротив, сжимая цветы в левой руке, взял паузу и начал меня осматривать. В общем, всё было в его манере. И… меня почему-то это всё успокаивало. Его главной чертой характера было спокойствие. «Одинокий камень среди пустынных песков» – название его картины и подпись художника внизу.

Пётр Петрович Воронцов – выходец из простого и бедного народа. Сирота. Окончил школу. Потом подался работать в поле. Потерял жену двадцать лет назад. Вера Константиновна летела в Санкт-Петербург. Хотела посетить Эрмитаж. Но вот Бог решил по-другому. Самолёт упал. На борту было сто восемьдесят пять человек, включая и экипаж. Никто не выжил. С тех самых пор Петрович и подался в религию.

Седые короткие волосы – говорили о мудрости, голубые глаза – рисовали огромное море. Для среднего роста я бы сказал, что он был худым. Старая потёртая клетчатая рубашка, где жёлтые и серые цвета вели своего рода шахматную игру. Чёрные брюки и заношенные коричневые туфли заканчивали образ пятидесяти восьмилетнего человека. Круглое щетинистое лицо на фоне простой изношенной одежды выражало измученного временем человека.

– Я чего, собственно, пришёл… Матушку-то вашу поздравить хотел.

– Увы, Пётр Петрович, у старых людей ещё сон на дворе.

– Это хорошо, пусть спит. Сон есть лучшее лекарство как для тела, так и для разума. Её любимые, – он опустил взгляд на цветы, – требуют воды, Аркадий Павлович.

Я взял цветы и зашёл в дом. В зале над софой на полке стояли круглые белые вазы. Я взял одну из них и набрал воды. Окинув комнату матери быстрым взглядом, я решил поставить вазу с цветами на подоконник.

Прошёлся по комнате. Сел на кровать. Посмотрел на её лицо.

Когда я видел человека, у меня всегда была склонность определить его возраст. Точный возраст всегда трудно предположить. Вот у человека красивое лицо, но он не следит за внешним видом. Или же наоборот.

Вышел из дома.

Пётр Петрович сидел с кошкой на руках. У меня не было кошек. Наверное, уличная или соседская.

Диалог с Петровичем будет весьма необычным. Как вообще и всегда. Он был для меня своего рода отцом. Я не мог сказать ему просто Пётр. Нет. Только Пётр Петрович – из уважения к его возрасту и религии. Таких людей уже мало оставалось на земле, а время летит.

Сев напротив него, я опустил голову и посмотрел на землю.

– Ну что, рассказывайте, как ваше здоровье, как дела идут, – он одарил меня улыбкой. Яркое солнце сделало его лицо молодым. Я заметил, что железных зубов у него уже на порядок больше. Старость не радость.

– Признаться, не очень.

– Что так?

– Ну…

Кошка прыгнула на траву и пошла в сторону калитки.

Я немного зашёл в тупик и не мог ответить. Пётр Петрович имел весьма интересную манеру. Каждую неделю он делал обход и посещал то соседей, то незнакомцев, справляясь об их благополучии. Я не мог сказать ему вот так, сидя здесь, о смерти своей матери. Это была не та обстановка, да я и не хотел ворошить муравейник, который сиживал у меня в голове. Немного помолчав, я ответил:

– Скажем, что проблемы скорее душевного характера, нежели физического.

– Ах вот как! Ну, а поделиться-то не хотите?

– Нет, что вы, Пётр Петрович. Я как-нибудь сам разберусь.

– Ну а матушка-то ваша как, Аркадий Павлович? Не хворает?

Я опустил голову и посмотрел на траву.

– Да нет… мне порой кажется, что она и нас с вами переживёт.

Он засмеялся.

– Это хорошо, хорошо. Но всё же старикам трудно спать. Ибо за их плечами огромное прошлое. Им трудно заснуть, и в то же время они рано просыпаются.

– Знаю, знаю, Пётр Петрович. Но мама мне в этом не признаётся. Поэтому мне и приходится порой растворять таблетки со снотворным на ночь глядя в кружке с чаем или водой, чтобы она заснула.

– Сей обман не грешен, Аркадий Павлович. Но вот что обидно… душа к старости становится сильнее тела. И только, увы, только тогда! Заметьте… только тогда, когда человек узрел… к нему тут же приходит смерть.

– И к этому мы все только и приходим.

– На что есть воля Божья. Но хвала ему в царстве его Божьем. Душа-то не умирает. Она лишь совершает переход после смерти тела в мир иной.

– Что будет, то будет.

– Будет, будет. Смерть-то – она уже не за горами, Аркадий Павлович.

– Ну а ваши-то как дела?

– Не жалуюсь, – он посмотрел на небо, – ну… разве что только Богу. Но и во всём хорошем есть и свой дьявол. Да вот вчера, к примеру, в церковь один человек забрёл. Исповедоваться хотел.

Встав со стула, он придвинулся ко мне вплотную. Махнул мне рукой – я понял намёк и наклонился поближе. Продолжая свой рассказ, он тут же перешёл на шёпот: