Царство грезъ

Всю ночь я провелъ на диванѣ въ своемъ кабинетѣ и не сомкнулъ глазъ. Утромъ больная, повидимому, успокоилась; въ девять часовъ все было въ порядкѣ, и видъ у жены былъ утѣшительный, впрочемъ, говорила она еще такъ тихо, что ее едва можно было разслышать. Во всякомъ случаѣ, лихорадка ее оставила. Чтобы какъ-нибудь разсѣять ее, я сталъ ей болтать о чудесахъ храма на озерѣ, о бѣлоснѣжыхъ лебедяхъ, которые тамъ плаваютъ, о ярко-пестрыхъ орхидеяхъ и черныхъ розахъ, лиліяхъ и цѣлыхъ синихъ лугахъ незабудокъ, орошенныхъ милліонами росинокъ, въ которыхъ играетъ солнце. Увлекшись, я до того разболтался, что жена заснула, усыпленная надеждой на возможность возвращенія въ тотъ міръ, гдѣ поютъ птицы и журчатъ ручьи. Въ это время пришелъ Брендель и принесъ желтые тюльпаны. Я ему искренне обрадовался. Онъ былъ одинъ изъ немногихъ милыхъ людей. А затѣмъ пришелъ Лампенбогенъ и долго оставался. Послѣднія его слова были:

— Кверху голову и надѣйтесь!

Брендель, съ которымъ раньше о чемъ-то шептался докторъ, взялъ меня за руку и сказалъ:

— Пойдемте въ кафе, покушайте чего-нибудь. Вы вѣдь ничего не ѣли.

Въ самомъ дѣлѣ, у меня не было никакого аппетита и я ничего не ѣлъ. Я отправился въ кафе, тѣмъ болѣе, что баронъ Брендель былъ превосходный человѣкъ; единственной слабостью его было донъ-жуанство. Но и это было еще не самое худшее; онъ любилъ разсказывать о своихъ побѣдахъ и каждую намѣченную имъ дѣвушку или женщину называлъ «сырымъ матеріаломъ» и старался его «обработать». Впрочемъ, на этотъ разъ онъ молчалъ и обнаруживалъ ко мнѣ самое трогательное вниманіе, а я, охваченный безотчетной грустью, курилъ и пилъ безъ конца. Впечатлѣніе, произведенное на меня во дворцѣ свиданьемъ съ Патерой, и сознаніе опасности, въ которой находилась моя жена, переплетались въ моей душѣ, и мною овладѣвала какая-то мучительная сонливость, отъ которой мнѣ трудно было отдѣлаться, — сонливость съ открытыми глазами.

Вошелъ мельникъ, опрокинулъ въ себя два стакана рому и, не поклонившись, ушелъ.

Затѣмъ мы отправились съ Бренделемъ въ «Синій Гусь», и тамъ онъ накормилъ меня. Послѣ обѣда онъ повелъ меня къ себѣ на квартиру и угостилъ кофе, показавши превосходную коллекцію акварелей.

Въ пять часовъ я попросилъ у него извиненія и бросился домой. Первое, что я увидѣлъ, когда вошелъ, была шуба Лампенбогена. Докторъ стоялъ съ засученными рукавами, а моя жена лежала на постели.

Она какъ-то состарилась и съежилась. Невыразимый страхъ овладѣлъ мною, и я закричалъ:

— Помогите же, помогите же ей!

Онъ ударилъ меня по плечу и произнесъ:

— Вы еще молоды. Мужайтесь.

Штамповщица подала мнѣ стаканъ воды, но я оттолкнулъ ее въ сторону и въ ужасѣ, стуча въ лихорадкѣ зубами, склонился надъ моей умершей женой.

Пришла монахиня и стала читать надъ нею. Докторъ ушелъ. Я сталъ на колѣни передъ дорогимъ трупомъ и, приставивши губы къ ея уху, началъ ей шептать ласковыя слова и жалобы. Но большіе, потухшіе глаза ея смотрѣли какъ-то сквозь меня и не видѣли меня, — и судорога ужаса пробѣжала по всему моему тѣлу.

Я выскочилъ на улицу, но темнота только еще усилила мое состояніе. Долго бродилъ я по незнакомымъ переулкамъ и, наконецъ, уже утромъ, истощенный и измученный, добрался я къ себѣ, въ смутной надеждѣ, что, можетъ быть, смерть жены мнѣ только приснилась.

Но въ комнатахъ царилъ страшный безпорядокъ, и непріятный мучнистый и вмѣстѣ сладкій запахъ услышалъ я вокругъ себя. Лампенбогенъ взялъ меня за руку и сказалъ:

— Я вѣдь только что пришелъ къ вамъ съ цѣлью взять васъ къ себѣ послѣ похоронъ. Черезъ полчаса начнется погребеніе. Надѣюсь, вы не отклоните отъ себя моего приглашенія. Жена моя тоже будетъ очень рада. Надо пережить горе, что дѣлать, и успокоиться.

Я отъ всей души пожалъ руку толстяку.

Черезъ нѣсколько минутъ мы отправились на кладбище. Шли за гробомъ фонъ Брендель, хозяинъ кафе, священникъ и два какихъ-то незнакомца. Всѣ стояли, но нѣчто лежало…

Это былъ простой гробъ, покрытый чернымъ покрываломъ. Священникъ пробормоталъ молитвы, и гробъ опустили въ могилу. Мнѣ казалось, что кругомъ меня была пустыня, я не могъ стоять на ногахъ, и Лампенбогенъ поддерживалъ меня.

Все было кончено. Мы уходили. Вдругъ къ намъ подбѣжалъ какой-то господинъ, потрясая цилиндромъ. Это былъ парикмахеръ. Онъ схватилъ меня за руку и торжественно произнесъ:

— Помните, что въ смертномъ состояніи субъектъ представляетъ собою діагональ между пространствомъ и временемъ, и, можетъ быть, это васъ утѣшитъ!

XII. Фрау Мелита.

На дачѣ Лампенбогена, куда онъ привезъ меня въ шесть часовъ вечера, ожидала насъ его жена. Она привѣтливо встрѣтила меня и выразила надежду, что страшный случай скоро будетъ забытъ.

— Скоро будетъ забытъ, — машинально повторилъ я.

Какъ-то странно мнѣ было, что я въ чужомъ домѣ, и что мнѣ отвели комнату, которая такъ не похожа на мою прежнюю. Глядя на хозяйку дома, которая была со мною очень любезна, я невольно подумалъ: «вотъ женщина, о которой такъ много говорятъ».