Царство юбок. Трагедия королевы

От Версаля до Гавра по прямой линии сто пятьдесят лье, а по дорогам и через поля — сто восемьдесят.

В распоряжении Гастона было двенадцать часов, чтобы проделать этот путь; у него были хорошая лошадь и много рвения, благодаря пустым карманам; а вдали, после пути, его приветливо манили два с половиной миллиона.

Он приехал в Нант в начале восьмого часа утра, проехав сорок лье и не особенно утомив своего «Дружка», так как был хороший ездок и умел беречь лошадь, в жилах которой текла арабская кровь.

В Нанте Стэнвиль плотно позавтракал, а «Дружок» отдохнул и досыта подкрепился овсом. Через полчаса Гастон уже снова был на лошади и переезжал Сену по только что выстроенному мосту, направляясь отсюда прямо на Эльбеф. В восемь часов солнце уже стояло высоко на небе и обдавало горячими лучами лошадь и всадника. Подвигаться вперед стало труднее. Нужно было сделать несколько остановок в маленьких придорожных гостиницах, чтобы чем-нибудь освежиться и вытереть лошадь. Теперь путешествие являлось уже не удовольствием, а тяжелой, трудной работой. Но при конце этой работы были деньги, деньги! Пусть «Дружок» падет на краю дороги — Гастон пройдет остальное пространство пешком. Лишние полмиллиона, если «Монарх» снимется с якоря до захода солнца!

В Руане лошадь и всадник должны были расстаться. «Дружок», пробежавший сто лье под полуденным солнцем, нуждался, по крайней мере, в двухчасовом отдыхе, и его хозяин вынужден был предоставить ему этот отдых. В почтовой гостинице Стэнвиль хлопотал о новой лошади, оставляя «Дружка» на попечении хозяина до своего возвращения, то есть, по всей вероятности, до следующего дня.

Здесь, пока ему приготовляли лошадь, он также слегка закусил. Ему дали хорошую, сильную нормандскую кобылу, составлявшую полную противоположность «Дружку», с короткими, толстыми ногами, широкой спиной и сонными глазами. Гастон нашел, что на ней очень удобно сидеть; галоп у нее был мягкий и ровный и, несмотря на короткий шаг, она бежала довольно быстро.

В половине шестого показались башни гаврской церкви Богоматери; это произошло на целый час позже, чем надеялся Гастон, но во всяком случае задолго до захода солнца, и Стэнвиль рассчитывал, что если ему удастся возбудить рвение в командире «Монарха», то корабль будет в состоянии покинуть гавань задолго до сумерек и выйти в открытое море до появления на небе первых звезд.

Маленький торговый город с узкими, немощеными улицами, несмотря на жару и засуху, утопавшими в липкой грязи, явился Гастону золотым городом его грез. Слева от него широкое устье Сены с очаровательным берегом было окутано поднимавшимся после нестерпимой дневной жары туманом. Справа там и сям ютились отдельные глиняные домики, крытые соломой и оштукатуренные, с крошечными оконцами, что являлось результатом очень больших налогов; они свидетельствовали о нищете обитателей — нескольких семейств, добывавших скудное пропитание плетением сетей. Вскоре на реке, расширявшейся при приближении к устью, показалось несколько одиноких мелких судов; это были главным образом рыбацкие лодки, и лишь кое-где встречались грациозные бригантины, нагруженные строевым лесом, да барки, производившие жалкую береговую торговлю соленой рыбой и бедными продуктами с соседних ферм.

Гастон ни на что не обращал внимания, хотя картина, несколько мрачная и пустынная — имела свою прелесть, благодаря ярким тонам и неясным очертаниям в лучах послеполуденного солнца. Жара спала, чувствовалась сырость, подымавшаяся от пропитанной влагой почвы, что всегда бывает на берегах рек. Гастон чувствовал озноб в своем легком, суконном платье, которое он надел утром, предвидя томительный зной. Его глаза были с тревогой устремлены вперед и влево. Кобыла, безостановочно несшая его целых пять часов, выбилась из сил; в ней не было арабской крови, которая подгоняла бы ее вперед до полного истощения. К счастью, уединенные предместья городка были уже позади; все чаще и чаще стали появляться маленькие глиняные домики, из которых выходили на порог старики со сморщенными лицами, женщины в лохмотьях, полуголые, голодные дети; все они с удивлением смотрели на забрызганного грязью всадника и его измученную кобылу.