Царство юбок. Трагедия королевы

На старой, красивой колокольне уже давно пробило половину. Напрасно пришпоривал Гастон лошадь: ее усталость дошла до того крайнего предела, когда удары не могли заставить ее прибавить хода. Между тем сам всадник вдруг встряхнул с себя сонливость и снова почувствовал силу и легкость. Цель была близка. Грязные хижины остались позади, несколько каменных домов свидетельствовали о важном значении города и о благосостоянии его жителей; Гастон уже проехал мимо первой гостиницы, жалкого деревянного строения, очень непривлекательного даже после целого дня езды. Впереди виднелись церковь, рыбный рынок и дом губернатора; далее шли низкие деревянные постройки, что-то вроде бараков, а Сена, все расширяясь, окончательно исчезла в тумане; но на ее поверхности показалась целая панорама светящихся огней, зажженных на многочисленных судах: тут были бригантины, рыбачьи лодки и два трехпалубных судна из собственного его величества флота. Гастон напряг зрение, стараясь угадать, которое из них было «Монарх».

Через несколько минут он достиг лучшей в городе гостиницы «Три матроса», находившейся как раз против грубой деревянной дамбы.

Он въехал в ворота. Дом был деревянный, низкий, одноэтажный; внутри был двор, такой же грязный, как и весь остальной город. Когда Гастон въехал во двор, пред ним оказались примитивно устроенные конюшни, направо — тоже примитивные открытые сараи; две остальные стороны, очевидно, занимала главная часть здания, так как несколько дверей выходило на крытую галерею.

Конюх в синей блузе и громадных деревянных башмаках, из которых торчали пучки соломы, не спеша подошел к Гастону. Неизвестно, откуда он появился, но он неуклюже держал за повод лошадь, пока Гастон слезал с нее.

Вслед за тем из одной из дверей на галерею выплыл дородный человек, одетый точно так же, как и конюх, только на толстой шее был намотан яркий красный платок; другой, такой же яркий, торчал у него из кармана. Круглое, красное, как нормандское яблоко, лицо задумчиво уставилось на забрызганного грязью всадника.

— Хорошенько вычисти кобылу, потом задай ей овса да прибавь туда немного водки; постели соломы и дай воды; она устала до полусмерти, — повелительно сказал Гастон сонному конюху. — Через четверть часа я вернусь посмотреть, хорошо ли ее устроили, если же нет, то тебе придется попробовать моего хлыста.

Конюх ничего не ответил, даже не кивнул головой в знак того, что слышал приказание. Подавив зевоту, медленно и спотыкаясь, повел он измученную лошадь в стойло. Гастон повернулся к веранде, где человек с лицом, похожим на яблоко, все еще стоял, заложив руки за спину, и с сонным видом смотрел на нежданного посетителя.

— Вы — хозяин гостиницы? — отрывисто спросил Гастон.

— Да, мсье, — развязно ответил тот.

— Мне нужны комната на ночь и хороший ужин. Распорядитесь сейчас же!

Невозмутимость хозяина несколько сдалась при этом повелительном возгласе, сопровождаемом громким и многозначительным ударом хлыста по сапогу, но, когда Гастон, взбежав по ступеням на веранду, встал против толстяка у самой двери, у того вырвался угрюмый протест:

— У меня все полно, мсье.

— Я здесь по делу его величества короля, — со злостью крикнул Гастон, — поэтому нечего болтать вздор, понимаете?

Очевидно, хозяин не только понял, но и счел за лучшее повиноваться. Он отошел в сторону и, все еще ворча, дал дорогу Гастону; но не удостоил его поклоном и не сказал посетителю обычного: «Добро пожаловать».

Впрочем, Гастон не обратил внимания на его дурное расположение духа. Сердитый нрав провинциальных содержателей гостиниц во Франции вошел в поговорку; на всех посетителей, снабжавших деньгами их же карманы, они смотрели, как на непрошеных гостей.

— Позаботьтесь о приличном ужине, — тем же повелительным тоном проговорил Стэнвиль, — да пошлите горничную в мою комнату, чтобы она проветрила ее и положила на постель чистое белье.

Это предупреждение, судя по той комнате, где сейчас находился Гастон, было далеко не лишним. Комната была низкая и душная. Сначала он ничего не мог разобрать, кроме двух крошечных окон, герметически закупоренных и пропускавших минимальное количество света сквозь четыре грязных и толстых стекла. Слева была дверь, очевидно, ведшая в другую, больших размеров, комнату, из которой через полуоткрытую дверь доносились звуки голосов и удушливый запах очень едкого табака.

— Лучше приготовьте мне ужин в той комнате, — сказал Гастон, показывая хлыстом на полуоткрытую дверь, и, не ожидая возражений, которые, очевидно, собирался сделать хозяин, смело направился к ней и настежь распахнул ее.

Эта комната была совершенно непохожа на ту, из которой только что вышел Гастон. Пол был усыпан чистым белым песком, и хотя воздух был пропитан тем самым крепким табаком, который Гастон только что ощущал, но он не был так страшно удушлив, потому что в конце низкой, длинной комнаты было настежь отворено большое круглое окно, пропускавшее приятный ветерок, летевший прямо с Ламанша. К этому надо прибавить, что из окна открывался чудный вид на устье Сены, гавань и холм.