Из этого эпизода вышла ссора: Янг сфотографировала моих девушек и выложила в сеть. Тут же нашёлся желающий приобрести, но я отказался продавать. Покупатель попросил продать ему, по крайней мере, один рисунок, где девушка лежит со связанными руками, её глаза закрыты, а по щекам ползут грязные из-за косметики слёзы. Я не знаю, чем его привлекла именно эта картина, но менять своего решения не стал, и тогда он предложил сумму в десять раз больше стандартного гонорара. Я снова отказался, и это вызвало самую большую ссору в истории наших… отношений?! Я и сам не знаю, что это между нами было, но Янг ушла.
Спустя две недели она вернулась, и у неё была куда как более веская причина, нежели желание меня видеть — её попросту безбожно ломало. Конечно, у меня было чем ей помочь, но сам я тогда… испугался? Да, наверное, впервые понял, как гадко им будет, когда однажды они увидят меня таким. А это неизбежно: точка невозврата давно осталась позади.
Янг резко открывает дверь в квартиру, моя и без того уже неуверенная рука вздрагивает и предательская игла пробивает вену…
— Чёрт… Синяк останется… В эту жару такое палево!
— С длинным рукавом наденешь что-нибудь, в первый раз что ли?
— Да какого чёрта, Янг? Нельзя нормально, входить без такого грохота?!
— Если я так раздражаю тебя, зачем мы живём вместе?!
— А я знаю? Ты припёрлась, вот и живём!
Девушкам нельзя говорить подобные вещи, я в курсе. Но мне плевать. И по большей части потому, что я знаю: Янг не обидится. Она вообще уже очень давно разучилась обижаться, её интересует только одно: получит ли она вовремя то, что ей так нужно. И она получит, потому что у меня это есть. И хватит нам обоим/
Дрейф беззаботного вольного художника длился недолго. В один прекрасный день происходит то, что я, в сущности, предвидел и чего ждал, я получаю сообщение:
Еду в Париж к матери, продаю подаренную отцом квартиру, выручив за неё 800 тысяч евро, повторяю всю известную уже процедуру со счетами, но мой далёкий «друг» не удовлетворён:
А у меня нет денег даже на билет до Сиэтла.
Я в тупике и отчаянии. Настолько беспомощным не чувствовал себя даже в то время, когда одна за другой операции не приносили желаемого результата, оставляя мне перспективу хромого. Я прожил часть своего детства в боли, госпиталях и страхах, но так как в этот момент мне ещё не было страшно, как и не было такого засасывающего в депресняк чувства безысходности.
Я долго не мог подсчитать разницу во времени: в Сиэтле на 18 часов меньше, чем у нас — этот город одним из самых последних завершает наши земные сутки. Я звонил ночью, так, чтобы у них было десять утра — рабочее время.
— Здравствуй, отец.
— Здравствуй, Эштон.
— Мне нужна помощь.
Он некоторое время молчит.
— Деньги?
— Да.
— Сколько?
— 4 миллиона.
— Много.
— Да, много.
— Зачем, скажешь?
— Меня шантажируют.
Отец некоторое время молчит, затем спрашивает изменившимся голосом:
— Сколько у тебя времени?
— Неделя.
— Подожди, не вешай трубку.
Я слышу, как отец зовёт свою помощницу Хелен, о чем они говорят разобрать сложно, но спустя некоторое время он уже обращается ко мне:
— Я буду в Брисбене через двое суток. В это время оставайся в своей квартире, ни с кем не контактируй и не принимай никаких телодвижений. Это ясно?
— Да.
— Очень хорошо. Просто дождись меня.
Спустя двое суток, как он и сказал, мы встретились в Старбаксе, расположенном на пятом этаже торгового центра на побережье. Отец приехал не один — с Пинчером. Этого следовало ожидать.
— Выкладывай, — требует без приветствий.
— Всё дело в видео, снятом служебными камерами в клубе. На нём я и Софья.
Отец с шумом выдыхает.
— Все записи той ночи удалены со всех носителей, — Пинчер знает всё.
— Это я удалил.
— Мы так и думали. Так в чём проблема тогда?
— Проблема в том, что его успели увидеть и сохранить копию… скорее всего, охрана. Те парни, что должны были работать в ту ночь.
— Разве не ты их уволил?
— Нет. Когда я приехал, их уже не было. Клуб был пустой.
— Тааак… — тянет Пинчер. — И когда они впервые связались с тобой?
— Примерно месяц спустя… после эпизода.
— Ты поэтому продал свою квартиру в Сиэтле?
— Да, поэтому. И в Париже тоже.
Отец разочарованно качает головой, но ничего не говорит — для этого у него есть Пинчер:
— Слушай, парень, почему ты сразу не обратился ко мне с этой проблемой?
— Потому что хотел сам разобраться. Надеялся, что смогу.
— Для решения ТАКИХ вопросов у твоего отца существует служба безопасности, и в нашу сферу входят все члены семьи, включая и тебя и Софью! Мы с тобой эти моменты обсуждали и не раз! Так я повторяю свой вопрос, почему ты не поставил меня в известность об этой вопиющей ситуации?! Ты хоть понимаешь, кого под удар поставил?
— Почему?
— Да! Почему?!
— Стыдно было. Стыдно, что отец увидит видео.
И он, отец, медленно проводит рукой по лицу, изо всех сил стараясь смять свои эмоции.
Пинчер нервно выдыхает и добавляет, глядя на отца: