Собаки тем временем так изголодались, что принялись жевать свою кожаную упряжь. Они пришли в такое возбуждение, что стали практически бесполезны. «Они постоянно запутывались и завязывали поводья в узлы, – писал доктор Эмблер, – тем самым испытывая всеобщее терпение и вызывая нескончаемые потоки брани». Правда была в том, что собаки медленно умирали с голоду. «У каждого был любимый пес, с которым он делился пайком, – писал Даненхауэр, – но этого было мало». Самых слабых и голодных псов начали мучить эпилептические припадки. Собаки умирали одна за другой, вынуждая людей тащить все больше и больше груза.
Но многие моряки уже не справлялись с нагрузкой. Некоторые не могли ходить. Другие не могли даже стоять. Их Делонг называл «беспомощными». Мелвилл свидетельствовал, что их лагерь представлял собой «печальное зрелище» и по сути был «грудой тряпья, мешков и старых, побитых лодок».
Пока что Делонгу удавалось поддерживать дисциплину, не прибегая к силе. На самом деле он не нанес ни единого удара за весь период экспедиции. И все же в воздухе витали раскольнические, возможно даже мятежные мысли. Не то чтобы кто-то считал, что станет лучшим лидером, чем Делонг. Не то чтобы кто-то лучше знал, куда идти и что делать. Если бы недовольство распространилось среди моряков, поднялось бы восстание, основанное лишь на общей досаде. Незначительные личностные недостатки многократно усилились. Пустяковые оплошности теперь казались преступлениями. Всех охватил праведный гнев.
У Делонга возникли трудности с двумя гражданскими учеными. Ньюкомб оказался совершенно бесполезен – он вообще не работал, по словам доктора Эмблера, занимаясь лишь «пустяками». День ото дня он плелся в конце колонны, без остановки ворча на офицеров. Мелвилл счел Ньюкомба «бесполезным и неинтересным». Молодой натуралист был самым слабым и тщедушным членом группы и в то же время самым упрямым. Эмблер не знал, что с ним делать. «Он до сих пор не научился подчиняться без разговоров, – писал доктор, – и это не доведет его до добра».
Ситуация с Коллинзом тем временем только ухудшилась. Взаимная ненависть Коллинза и Делонга стала пагубной. Делонг держал Коллинза под своеобразным домашним арестом, изолируя его от остальных, возможно из опасений, что он действительно решит устроить бунт. Остальные офицеры, казалось, дружно презирали ирландца. Хотя он отлично стрелял, в остальном он был неуклюжим и неловким и на льду часто становился обузой. По словам Мелвилла, он ковылял, как «ирландская корова». В какой-то момент Делонг раздраженно крикнул Коллинзу: «Чтобы я больше не видел, как вы касаетесь чего-то без моего приказа!» По крайней мере, в своем тоскливом одиночестве Коллинз перестал сыпать каламбурами.
Перед лицом всех невзгод Делонг продолжил украшать свой дневник на редкость сдержанными высказываниями. Смотря на мозаику растрескавшегося льда, плавающего в талой воде, на пересечение которой нужна была не одна неделя, он стоически предсказывал: «Мы справимся». Почти неделю не в силах сориентироваться из-за густого тумана, Делонг лишь писал, что они «не знают своего точного местоположения». Попав в сильнейший снегопад, он заметил, что погода «далека от удовлетворительной». Провалившись в трещину и по шею погрузившись в ледяную воду, капитан иронично упомянул, что в тот день по пути «возникли проблемы».
Трудиться, как вол, и продвигаться всего на милю-другую в день, по мнению Делонга, было «довольно обидно». Но он словно видел вызов в этих страданиях – они его лишь раззадоривали. Его характеризовали удивительная стойкость к боли, неприятие любых признаков слабости и стальная рабочая дисциплина. Откуда он только черпал силы? Это был настоящий мазохизм, тем не менее подкрепляемый его верой. Он почти никогда не терял оптимизма.
Обратившись к дневнику в конце одного особенно ужасного дня, он написал: «Усталый, замерзший, промокший, голодный, сонный, разочарованный и опечаленный, я все же готов продолжить завтра».
Кое-кто разделял настойчивость и оптимизм Делонга. Среди матросов выделялись Найндеман, Луи Норос, Бартлетт, Суитман и Эрихсен. Они были крепкими, как быки, не поддавались болезням, всегда заботились о других и демонстрировали несгибаемую волю. Из офицеров опорой Делонга был Мелвилл. Механик ни разу его не подводил.
И все же Делонг понимал, что даже с такими людьми этот бросок через лед был почти невыполним – в физическом, духовном и психологическом отношении. «Нет в мире работы тяжелее этой, – писал он. – Мы тянем, тянем, порой сани подскакивают и соскальзывают, лямка вдруг натягивается на груди, но мы идем вперед и рубим твердый лед кирками, отчего у нас ноет каждая кость. Людям