Царство небесное

Эта ночь наступила в молчании. Огни затеплились лишь там, где разложили костры караульные, обязанные это делать даже при полной луне. Не было слышно голосов, никто не бродил меж палатками, как бывало всегда. И это глухое, враждебное молчание казалось осязаемо плотным, оно давило, вызывая безотчетный страх и желание закрыться в дальней комнате дома, где вообще не было окон.

Салах-ад-Дин Юсуф ибн Айюб, великий султан Египта, Сирии и Палестины, в детстве боялся таких глухих молчаливых ночей. Он боялся оставаться один в темноте, боялся теней, пляшущих на стене комнаты, когда в лунную ночь за окном метались летучие мыши, иногда шурша кожистыми крыльями по деревянной панджаре[45]. Его пугали чьи-то тихие шаги внизу, под стеной дома, и скрип одинокой телеги, зачем-то влекомой по пустой ночной улице. Ночь представлялась маленькому Салаху живым опасным существом, готовым напасть в тот момент, когда от страха перед нею начинает кружиться голова и ноги слабеют, когда сознаешь, что убежать невозможно.

Отголоски этих детских страхов жили в его душе и по сей день, хотя он скорее умер бы, чем сказал об этом кому-нибудь. Но иной раз, когда в полной ночной тишине вдруг раздавался какой-то непонятный звук, напоминающий о тех давних ощущениях, он содрогался и весь покрывался холодным потом, так что иногда пот зримо выступал на его висках и на лбу.

Молчание этой ночи казалось Саладину особенно жутким. Потому что на сей раз оно имело причину. Огромный стан его армии молчал, полный укора, а быть может, ненависти...

За дверью прошуршали шаги, и султан поймал себя на том, что наполовину вытащил из ножен саблю. А ведь там уж никак не могло быть никого чужого! Караулы стояли и вокруг его дома, и на всех прилегающих к нему улочках, да и весь лагерь был надежно охраняем. Чего же он боится? Он знал, чего. Сейчас, сегодня, после того, что случилось, даже самые преданные ему люди, быть может, уже не так стремятся хранить его жизнь! И в палатках, окунувшихся в ночное молчание, тихо-тихо, одними губами люди говорят друг другу:

– Для чего нам сражаться и умирать за того, кто своей волей предал жуткой смерти почти три тысячи правоверных? Если золото султану дороже тех, кто готов был идти за ним хоть в огонь, то для чего нам такой султан?

Шаги за дверью смолкли, и кто-то осторожно в нее постучал.

– Войди! – резко сказал Салах-ад-Дин, огромным усилием заставляя себя оторвать руку от эфеса сабли и перенести на свой шелковый широкий пояс. (Если что, можно мигом вновь схватиться за саблю, а выходит она из ножен за одну долю мгновения – он долго выбирал для себя именно такую).

В дверях, освещенный небольшим светильником, который он держал в поднятой руке, стоял Асад-Ширали, один из его мулюков. Он был не только одет, но и в боевой кольчуге, которую никогда не надел бы просто ради внушительного вида. Значит, он чего-то опасается.

– Великий повелитель!

Кажется ему или на сей раз традиционное обращение звучит как-то мрачно-насмешливо?.. Конечно, кажется. Асад-Ширали суров и сдержан, если что, он скажет в лицо. А что скажет?

– С чем ты пришел? – спросил султан.

– Мулюки спрашивают, объявишь ли ты наутро сбор и пойдем ли мы на христианский лагерь?

Салах-ад-Дин с трудом удержал готовые сорваться с губ бранные слова.

– Идти на их лагерь? Сейчас?! Они хотят, чтобы я угробил больше половины армии? Или им это нужно, чтобы потом меня же в этом и обвинить?

Он говорил почти спокойно, и, как обычно, его напускное спокойствие произвело должное впечатление. Если бы он показал одолевший его гнев и тайный страх, Ширали мог возмутиться. Но он лишь покачал головой:

– Великий султан! Минувшим днем ты допустил убийство почти трех тысяч правоверных. В лагере ропщут. И если мы тотчас не сумеем отомстить за их смерть...

– Мы не сумеем! – твердо оборвал мулюка Саладин. – Лагерь христиан хорошо укреплен. Их много, и они успели оправиться после долгих битв за Акру. Вождем войска избран король Ричард, а он умеет побеждать, даже когда их много меньше, чем нас. Но сейчас их не меньше. И я не поведу армию на верную гибель!

Большие черные глаза Ширали сверкнули и погасли:

– Но отчего же тогда ты допустил смерть пленных, когда можно было их выкупить?

– Я не верил, что король христиан действительно убьет их.

Понял ли преданный военачальник, что султан лжет ему? Нет-нет, Салах-ад-Дин отлично понимал, ЧТО делает. И понимал, что если Ричард Львиное Сердце не совершит последний страшный шаг, то другие вожди христиан заставят его это сделать.

Прошел месяц с тех пор, как к нему, Салах-ад-Дину, прибыли эмиры из осажденной Акры и изложили условия сдачи города. И он принял эти условия. Через тех же эмиров пообещал отпустить две тысячи христинаских воинов, плененных им в нескольких битвах, выдать захваченное магометанами Древо Животворящего Креста и выплатить двести тысяч золотых червонцев. Он дал слово, и христиане отпустили эмиров и шейхов Акры, часть ее жителей и гарнизона, оставив в заложниках две тысячи семьсот пленных.