Царство небесное силою берется

Взгляд из глубины колодца прочно, как бур, засел у него в голове, и ему потребовалось пройти больше мили, пока до него дошло, что на самом деле не было там никаких глаз. Вода почему-то не утолила его жажды. Чтобы отвлечься, он полез в карман, достал учительский подарок и стал им любоваться. Потом он вспомнил, что еще у него есть монетка в десять центов. В первом же попавшемся магазине или на заправочной станции он купит чего-нибудь попить и откроет бутылку открывашкой. Маленький инструмент поблескивал у него на ладони, словно обещал открыть перед ним все двери. Мальчик начал понимать, что недооценил учителя, что упустил какую-то возможность. В памяти его черты дядиного лица уже утратили прежнюю четкость, и он снова видел те осененные тенью многознания глаза, которые представлял себе, когда ехал в город. Он положил открывашку обратно в карман и сжал ее в руке, словно с этой минуты вещица стала его талисманом. Скоро впереди он заметил перекресток, где шоссе, по которому он шел, пересекалось с 56-м. Отсюда до грунтовой дороги, ведущей к вырубке, было не больше десяти миль. На дальней стороне перекрестка стояли рядышком магазин и заправочная станция. Мальчик пошел быстрее, весь — предвкушение той бутылочки с питьем, которую он сейчас купит. С каждой секундой пить ему хотелось все отчаянней. Подойдя ближе, он увидел стоящую в дверях заведения толстую женщину. Жажда стала еще сильнее, но радость предвкушения угасла. Она стояла, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, и почти полностью перегораживала вход. У нее были черные глаза, лицо — как из гранита резали, и скорый на расспросы язык. Таруотер с дедом иногда делали в этом месте покупки, и когда там была эта женщина, старик всегда задерживался и заводил с ней разговор, поскольку ему это было так же в радость, как, скажем, в самую жару прилечь в теньке под деревом. Мальчику приходилось, изнывая от скуки, стоять рядом и расшвыривать ногой камушки.

Она углядела его издалека, и, пусть даже она ни единым движением не показала этого, он почувствовал, как ее глаза впились в него, как крючок в рыбу. Он перешел на другую сторону дороги и нехотя, как будто его на леске тянули из воды, пошел к ней, нахмурившись и стараясь смотреть в нейтральную точку, где-то между ее подбородком и плечом. Когда он подошел и остановился, она не сказала ни слова, а только стояла и смотрела на него, и он был вынужден поднять глаза и посмотреть ей в лицо. По лицу ее сразу было видно, что она знает все, а в скрещенных на груди руках читался приговор, вынесенный раз и навсегда. Мальчик бы ничуть не удивился, если б узнал, что за спиной у нее — два огромных сложенных крыла.

— Мне негры рассказали, как ты с ним обошелся, — сказала она. — Стыд, да и только.

Мальчик взял себя в руки, чтобы хоть что-то сказать ей в ответ. Он понял, что грубость здесь не поможет, что к нему взывает какая-то сторонняя по отношению к ним обоим сила, что ему придется прямо здесь и сейчас отстоять свою свободу и право действовать так, как ему того хочется. Его пробрала дрожь. Его душа нырнула глубоко-глубоко и в самой темной своей глубине услышала голос наставника. Он открыл рот, чтобы поразить эту женщину покрепче, и, к своему ужасу, услышал, как с его губ, словно пронзительный крик летучей мыши, сорвалось грязное ругательство, которое однажды он слышал на ярмарке. Он вздрогнул и понял, что момент упущен.

Женщина и бровью не повела. Помолчав еще какое-то время, она сказала:

— А теперь, значит, вернулся. И кто же, интересно мне знать, захочет взять на работу парня, который дома поджигает?

Таруотер еще не пришел в себя после первой своей неудачи, и потому голос у него дрожал:

— А я никого и не просил брать меня на работу.

— И мертвых не уважает?

— Мертвые, они и есть мертвые, и им уже все равно, — сказал он, понемногу собираясь с духом.

— И наплевал на Воскресение и Жизнь вечную? Жажда железной ржавой хваткой вцепилась мальчику в горло.

— Продайте мне этой воды, которая коричневая, — хрипло попросил он.

Женщина даже не пошевелилась.

Он развернулся и пошел дальше, и взгляд у него был такой же темный, как у нее. Под глазами у него залегли круги, а кожа, казалось, плотно облепила кости от недостатка влаги. Ругательство мрачным эхом отзывалось у него в голове. Душа у него была слишком яростная, чтобы терпеть такого рода грязь. Ко всем порокам, кроме чисто духовных, он был нетерпим и никогда не потакал порокам плотским. Его победа была неполной, сорвавшееся с губ слово пятнало ее. Он хотел было вернуться и швырнуть ей в лицо правильные, достойные слова, но не мог придумать, какие именно. Он попытался представить себе, что бы сказал ей учитель, но никакие дядины слова тоже не шли ему в голову.