– Ты язычник? Не отрицай, я знаю, что вы вернулись к старым богам после того, как пришли хунгуры.
– Село вернулось. Мы с отцом… скрываем это!
– Придет время, когда волхвы и стрыгоны вернутся в лесную чащу! Я не верю в волшбу и проклятого Волоста, а потому целуй Знак Копья на мече. И говори: клянусь сердцем и душой, что не выдам этого места…
– Ни слова не скажу, – повторял Юношич, – ни человеку, ни стрыгону, ни холопу, ни бесу, ни хунгуру. А если нарушу эту клятву, то пусть Праотец меня покарает.
В хижине сделалось тихо и темно, как-то страшно, когда Юношич поцеловал Знак.
– Ступай уже. И не забудь о дратве, – проворчал Навой. – Идет жар, худо мне. Поспеши. А, еще одно, – схватил он юношу за рукав. – Возьми мой меч и ступай на другую сторону села, где у леса растет дуб, который вы зовете Правечным. Сунь меч в дупло, это знак для моих, чтобы пришли сюда. Только пусть никто тебя не увидит!
– Клянусь, господин! У меня честь и разум найдутся!
– У селянина чести и на полкварты нету. Ты не из рыцарей. Ступай!
Юношич медленно вышел, согнутый, будто рыцарский меч тянул его к земле. Шел, как сноброд, лугами, болотом, наконец, вдоль свежевспаханных клеткой полей. Закусив губу, с колотящимся сердцем.
Увидел село – и замер. Люди собирались на улочках, меж тынами; над Дубном стоял шум. Все готовились к приходу хунгуров. Прятали остатки богатств, выносили имущество из сараев и кладовых. Или просто глядели на юг, прямо в поля над речкой.
«И как я туда пройду? – задумался Юношич. – Увидят меня. Нельзя носить меч».
Подумал немного и повернул вспять. Нашел загон отца, луг, на котором темнели большие копны сена, приготовленного на зиму. Стоял и думал, сердце его сильно стучало.
Проклятые… Проклятые. В этом имени слышались крики убиваемых, запах крови, рев пожара.
Он смотрел на меч и не мог избавиться от странной мысли. «Вложу его в дупло – и они придут», – мелькало у него в голове. Но – кто? Зачем? И не хуже ли они хунгуров? Такое оружие, – он осмотрел клинок. Такое красивое, рыцарское…
Подумал и сунул меч в наибольший из стогов сена.
Теперь – за калачом. За дратвой, вербовой корой, за рогом, чтобы выпустить дурную кровь.
Он бежал. Все быстрее, задыхаясь.
Вернулся в хижину к вечеру. Перевязал Навоя. Ни слова ни сказал о том, что меч спрятал в стогу.
– Как думаешь, позволит отец нам взять лендийку в юрту?
Югун и Джочи возвращались с лугов и предлесья над рекой. Везли пустые колчаны и целые вязанки птиц – дроф, цесарок, тетеревов, цапель на перья, – подвешенных у деревянных хунгурских седел.
– У тебя ведь есть уши, и ты слышал, что он запретил нам приближаться к их женам, – ответил младший, Джочи. – Или тебе мало невольниц из аула?
– Субаши и Монге тоже стоят на зимовье, как и мы. Берут их женщин, если захотят. Каждую ночь – другую. А мы что?
– Отец запретил. Сказал: будет с селянами ссора.
– Говорил, говорил! Ты что думаешь, он долго еще будет править? Держись меня, брат, не пожалеешь. Глянь вокруг, тут все наше! Мы побили лендичей, покорили их, завоевали, они нынче – рабы великого кагана. Жизнь их – не ценнее, чем жизнь червя!
– Отец будет злится за такие слова.
– Злиться, злиться… – Югун выпрямился в седле и осмотрел село. – Я сам возьму! По праву воина!
– Кого?
– А хотя бы и эту, смотри, – хунгур указал на девку в белой камизе, обшитой тесьмой, с косами, обвязанными вокруг головы: девка шла дорогой в ту же сторону, что ехали они.
Югун хлестнул коня нагайкой. Подскочил к ней, объехал и развернулся, перекрыв дорогу. Она даже подпрыгнула, хотела отступить, но почувствовала на спине тяжелое дыхание крупной каурой лошади Джочи. Они кружили вокруг нее, тяжело дыша; Югун улыбался все шире, видя в глазах у девушки страх.
– И что тут за кобылка? – спросил Югун.
– Пустите меня, чего хотите?
– Чья ты? Вояна?
– Любка, дочка Пильчи.
– И где такие пильчата родятся?! – засмеялся Югун. – Садись, – протянул он ей руку. – Поедешь с нами.
– Не могу, оставьте меня, – она хотела пройти мимо его коня, но хунгур умело сдал назад, развернулся на месте, загородив ей путь.
– Будь же вежлива, милая кобылка. Я тебе вреда не сделаю!
– Оставьте меня! Пустите! Я никуда не пойду!
– Что, и в юрту, на пир не пожалуешь? Я – Югун, сын Тормаса, я тут стану править, понимаешь?
– Пропустите! – крикнула она. – Или я всех на ноги подниму!
Югун ударил коня пятками, двинулся прямо на нее, желая схватить за сплетенные косы. Но девушка вывернулась, как ласка. Вдруг припала к земле и мигом проскользнула под брюхом лошади Джочи! Так неожиданно, что тот даже пошевелиться не успел. А потом – бросилась бегом вдоль тына из лозняка.
Югун ожидал такого: хлестнул коня нагайкой и погнал следом. Хотел наехать на нее, просто стоптать; гнал в ярости, губы его с легким пушком под носом поджались, обнажив белые зубы.
Не сумел до нее добраться! Любка вдруг шмыгнула в сторону; схватившись за жерди, перепрыгнула через тын, исчезнув с пути. Покатилась по траве, вскочила и побежала снова – наискось через подворье к ближайшей хате.
– Стой, глупая! – крикнул Джочи.
– Хватай ее! Хватай! – орал Югун, разворачиваясь. – Хей-йя!