Царствование императора Николая II

Три японских армии полукругом атаковали русские позиции: с юга были армии Оку и Нодзу; на восточном фланге - Куроки. А. Н. Куропаткин, после того как три дня русские успешно отражали атаки к югу от Ляояна, решил, собрав «кулак», перейти в наступление против Куроки. Но эта операция в первый день не дала ожидаемых результатов; наоборот, японцы потеснили русских в районе Янтайских копей. Тогда А. Н. Куропаткин, преувеличивший силы японцев, решил, что противник может отрезать железную дорогу к северу от Ляояна, и приказал снова отступать. 22 утром японцы заняли Ляоян.

Русские отошли в полном порядке, не потеряв ни одного орудия. Тем не менее, этот бой был тяжелым моральным ударом. Все ожидали, что именно здесь будет дан решительный отпор. И опять это оказался «арьергардный бой», и притом чрезвычайно кровопролитный (русские потери определяются в 19 000 убитыми и ранеными, японские - в 23 000). Только после Ляояна в русском обществе впервые возникла мысль, что конечная победа России, пожалуй, не обеспечена.

Государь не допускал возможности примириться с поражением России. («Буду продолжать войну до конца, до дня, когда последний японец будет изгнан из Маньчжурии», - писал он б (19) октября императору Вильгельму). Отправка подкреплений, подготовка II эскадры усиленно продолжались. Но государь счел нужным также сделать попытку призвать к содействию в национальном деле русское общество. Он видел земских уполномоченных, работавших по оказанию помощи раненым; их отношение было искренне патриотичным. Казалось, в такую минуту этим элементам можно пойти навстречу.

Место В. К. Плеве полтора месяца оставалось незамещенным (ведомством в это время управлял товарищ министра П. Н. Дурново). После Ляояна государь решил назначить преемником Плеве виленского генерал-губернатора кн. П. Д. Святополк-Мирского, который был товарищем министра при Сипягине. Смысл этого назначения был так определен «Новым Временем»: «Только наибольшая сплоченность и солидарность правительственных и общественных усилий смогут дать достойный России отпор внешнему неприятелю и умиротворить всякие недовольные элементы…»

Новый министр (на две недели задержавшийся в Вильне ради открытия памятника Екатерине II) не замедлил высказать свои воззрения корреспонденту французской газеты «Echo de Paris». «Мы дадим земствам самую широкую свободу, - говорил он, более неопределенно, но также благожелательно отозвавшись о веротерпимости и о евреях. - Как вы хотите, чтобы я не был сторонником прогресса? «

Подобные же заявления кн. Святополк-Мирский делал и для берлинского «Lokal-Anzeiger», и для американского агентства «Associated Press», и русские газеты перепечатывали их - сперва без комментариев.

16 сентября, принимая чинов своего ведомства, новый министр произнес известные слова о «доверии»: «Административный опыт привел меня к глубокому убеждению, что плодотворность правительственного труда основана на искренне благожелательном и истинно доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще. Лишь при этих условиях работы можно получить взаимное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства». Тон был, в сущности, близок к горемыкинской записке 1899 г. (на которую возражал Витте), его одобряли консерваторы-славянофилы вроде ген. Киреева или Л. Тихомирова. Но контраст с недавним временем был таков, что слова эти произвели сенсацию.

Тон печати сразу переменился; цензура усомнилась в том, что допустимо и что нет. «Шаг вперед… впервые за сто лет, - гиперболически выражалось «Новое Время» (24 сентября), - поистине, струя свежего воздуха». - Раз есть «назревшее стремление общественных сил принять участие в государственной деятельности, то нет иного выхода, как усилить это участие, а вместе с тем и общественную ответственность… Тогда общество перестанет сваливать вину на правительство и даст отпор несвоевременным посягательствам», - оптимистически писал в «Киевлянине» (8 сентября) проф. Д. Пихно.

«Разве слова министра - не веяние весны, не явный ее признак?» - восклицал А. С. Суворин. Этот момент в русской жизни так и был прозван «весной» или «эрой доверия».

В юридическом журнале «Право» 26 сентября появилась яркая политическая статья кн. Е. Н. Трубецкого, одного из тех немногих, которые умели говорить и на языке власти, и на языке общества; к которым можно было применить слова гр. А. К. Толстого: «Двух станов не боец…» Не примыкая до конца к т. н. «освободительному движению», такие люди порой становились его рупором - для воздействия на власть; левые пользовались ими, но сами с их мнениями не считались.