Царствование императора Николая II

Дума хотела в другой форме продолжать революцию. Государь, не желавший отменять того, что он дал, в то же время не видел никаких оснований идти на уступки этому новому натиску революционного движения.

* * *

Роспуск Думы ставил вопрос: что же дальше? Продолжать ли начатый опыт или признать его неудавшимся, как предлагали правые? Государь определенно высказался за первый путь; и в составе правительства он нашел именно того человека, который наиболее подходил для выполнения поставленной задачи, – Петра Аркадьевича Столыпина.

Эта задача была двойная: беспощадная борьба с кровавыми и насильственными проявлениями революции – и проведение реформ, признанных необходимыми; в их числе было создание таких форм народного представительства, которые, открывая обществу возможность политической деятельности, в то же время не превращались бы в орудия врагов монархической государственности.

П. А. Столыпин как нельзя более подходил именно для такой роли. Человек с большим личным мужеством, способный быстро решать и энергично действовать, выдающийся оратор, производивший впечатление даже во враждебной атмосфере Первой думы, искренне преданный государю монархист, не пытавшийся «ультимативно» навязывать ему свои взгляды, бывший саратовский губернатор был в то же время хорошо знаком и с земством, и с аграрным вопросом, и с механизмом аппарата власти.

Назначенный премьером (с сохранением поста министра внутренних дел) в день роспуска Думы, Столыпин первым же своим циркуляром (от 11 июля) обратил на себя внимание и вызвал за границей сочувственные комментарии. «Открытые беспорядки должны встречать неослабный отпор. Революционные замыслы должны пресекаться всеми законными средствами», – говорилось в нем и тут же добавлялось: «Борьба ведется не против общества, а против врагов общества. Поэтому огульные репрессии не могут быть одобрены… Намерения Государя неизменны… Старый строй получит обновление. Порядок же должен быть охранен в полной мере».

П. А. Столыпин хотел подчеркнуть направление своего кабинета, привлекши в его состав нескольких общественных деятелей: так, в министры земледелия намечался Н. Н. Львов, в министры торговли А. И. Гучков, обер-прокурором Синода предполагалось назначить Ф. Д. Самарина. Но из этих переговоров ничего не вышло. Умеренные общественные деятели ставили слишком большие требования (пять министров из «общества» и опубликование их программы от имени всего кабинета); Ф. Д. Самарин, более правый, заявил о своем несогласии с общим курсом. «Говорил с каждым по часу. Не годятся в министры сейчас. Не люди дела», – сообщил государь в записке Столыпину после бесед с Гучковым, Львовым и Самариным; своей матери он писал: «У них собственное мнение выше патриотизма, вместе с ненужной скромностью и боязнью скомпрометироваться».

Первые дни после роспуска Думы прошли спокойно, но в ночь на 17 июля вспыхнуло восстание в островной крепости Свеаборг под Гельсингфорсом: взбунтовался артиллерийский полк. Между фортами и берегом началась орудийная перестрелка. Финские революционные круги в лице «красной гвардии» попробовали оказать содействие восставшим, но встретили сопротивление со стороны тут же возникшей финской «белой гвардии». Восставшие держались три дня, но после взрыва порохового погреба, после появления флота, который начал обстреливать форты, пали духом и 20 июля сдались. Число жертв оказалось крайне незначительным.[123]

Более коротким, но и более кровавым был бунт в Кронштадте 19 июля, начавшийся со зверского убийства двух офицеров и их семей (среди убитых была 90-летняя старуха г-жа Врочинская). Восстание было подавлено в тот же день Енисейским пехотным полком. «Двинулись к арсеналу, – описывал участник восстания, – впереди енисейцы, сбоку пулеметы, с тылу тоже енисейцы… и мы бежали».

19 июля взбунтовалась также команда крейсера «Память Азова»; офицеры спаслись на берег под обстрелом; но среди восставших тут же произошел раскол, и, как на «Георгии Победоносце» в июне 1905 г., верная долгу часть команды одержала верх и привела крейсер в Ревельский порт «с повинной».

Этой короткой вспышкой закончились военные бунты; попытка всеобщей забастовки в Москве (24–28 июля) оказалась «совсем жалкой» (по признанию «Русского богатства»). Только революционная партизанская война, выражавшаяся в убийствах и «экспроприациях» (грабежах с политической целью), достигла в первый месяц после роспуска Думы своего максимального развития.

Грабежи входили также в революционный план: деньги, награбленные в кассах банков, в почтовых конторах и т. д., должны были идти на нужды революционного движения, на покупку оружия, на пропаганду, на содержание «штабов» и т. д. Такие способы пополнения кассы должны были заменить иссякавшие иностранные источники. Участием в одном из таких крупных грабежей создал себе революционное имя Джугашвили-Сталин; а при их использовании испытал крупные неприятности за границей Литвинов (Финкельштейн). Но убийства, конечно, стояли на первом плане.