Царствование императора Николая II

В этот момент Германия выступила с предложением посредничества. Она выдвинула следующий компромисс: Германия повлияет на Дунайскую монархию в смысле отказа от насильственных действий против Сербии и добьется, чтобы Австро-Венгрия формально испросила согласия держав на аннексию Боснии, если Россия, со своей стороны, обещает заранее дать такое согласие. Инструкция Бюлова германскому послу Пурталесу от 8 (21) марта гласила: «Ваше Превосходительство заявит г. Извольскому самым определенным образом, что мы ожидаем точный ответ – да или нет; всякий уклончивый, условный или неясный ответ мы были бы вынуждены счесть отклонением нашего предложения. В таком случае мы отошли бы в сторону и предоставили бы событиям идти своим ходом; ответственность за все дальнейшие последствия пала бы исключительно на г. Извольского».

Это заявление было бы неточно называть ультиматумом, но скрытая в нем угроза также была несомненна. Что значило «предоставить событиям идти своим ходом»? Очевидно – поход Австрии против Сербии, а если бы Россия захотела вмешаться, то Германия, по договору Тройственного союза, поддержала бы свою союзницу.

Германское предложение все же давало формальный выход из тупика, и государь (9 марта) телеграфировал императору Вильгельму, что оно «показывает желание найти мирный исход» и что он «сказал Извольскому пойти навстречу». Но он в то же время предупреждал, что «окончательное расхождение между Россией и Австрией неизбежно отразится на наших отношениях с Германией. Мне нечего повторять, как такой результат был бы мне тягостен…»

11 (24) марта А. П. Извольский дал утвердительный ответ германскому послу, который на радостях даже телеграфировал своему правительству: «Не исключено, что это – поворотный пункт» и что теперь «наступит новая ориентация русской политики в смысле сближения с Германией». Трудно было ошибиться более жестоко!..

Русское общественное мнение было плохо осведомлено о ходе переговоров, и, когда в газетах 14 марта появилось сообщение всем участникам Берлинского договора об австрийском вопросе и о заранее данном согласии России на аннексию, в печати и в думских кругах поднялась целая буря. Спрашивали – почему Россия все время требовала международной конференции и теперь признала аннексию раньше, чем менее в этом вопросе заинтересованные Англия и Франция? Чтобы как-нибудь объяснить это решение, в обществе говорили о том, будто Германия пригрозила объявить России войну, если та немедленно не согласится на признание. Писали о «дипломатической Цусиме». Изображали происшедшее как унизительное поражение России. Наряду с искренним чувством обиды тут действовали и политические факторы: желание оппозиции подчеркнуть и преувеличить новую неудачу «царского правительства» и стремление сторонников англо-французской ориентации углубить расхождение между Россией и Германией.

При всем том несомненно, что Австро-Венгрия всей своей политикой, начиная от Санджакской дороги и кончая угрозами похода на Сербию, проявила полное неумение или явное нежелание считаться с исконными традициями русской политики – тогда как Германия во время боснийского конфликта явно «оптировала» (сделала выбор) в пользу Австрии, разойдясь в этом случае с заветами Бисмарка, писавшего в своих мемуарах, что Германия никоим образом не должна «оптировать» между Россией и Австрией.

Боснийский кризис разрешился, но оставил весьма глубокий след в международных отношениях.

* * *

В начале 1909 г. русское общество было взволновано сенсационными событиями в среде крайних левых. Обе революционные партии, социал-демократы и социалисты-революционеры, переживали полосу отлива и разочарования. Влияние их падало даже в студенческой среде. В то же время, хотя убийства полицейских и «экспроприации» продолжались, все более смешиваясь с простым разбоем, за 1907 и 1908 гг. не было серьезных террористических актов, хотя и было раскрыто несколько революционных заговоров.

В январе 1909 г. в заграничной печати появилось сообщение, что член Центрального комитета партии социалистов-революционеров, Евгений Филиппович Азеф, бежал от партийного суда и признан «провокатором». В России это известие дней десять не разрешали печатать; газеты, сообщившие о разоблачении Азефа, были конфискованы. Но 19 января в Петербурге был неожиданно арестован бывший директор департамента полиции А. А. Лопухин – и с этого дня, в течение двух-трех недель, дело Азефа стало главным предметом разговоров.

В Государственную думу было внесено по этому поводу два запроса – один кадетами, другой крайними левыми.