Царствование императора Николая II

Но, в отличие от прежних «военных» сессий, действия правительства на этот раз подвергались весьма резкой критике. Меры против евреев, меры против немцев, а с другой стороны – непринятие достаточных мер против «немецкого засилья»; требование амнистии для всех политических заключенных, требование «правительства народного доверия» – все это открыто обсуждалось в заседаниях Думы и на столбцах газет; только изредка наиболее резкие выступления задерживались военной цензурой, и на страницах газет в таких случаях появлялись белые места.

Фронт продолжал «оседать». 22 июля была оставлена Варшава. Говорили, что армия задержится на линии Ковно – Брест-Литовск. Но Ковно был взят штурмом (комендант генерал Григорьев проявил полную неспособность и был предан за то суду), форты Бреста были взорваны, когда немцы еще не подошли к крепости; при этом были уничтожены большие интендантские запасы, которые не успели эвакуировать. Неприятель подходил к Западной Двине; была объявлена спешная эвакуация Риги с ее крупной промышленностью; ожидали, что австро-германцы из Галиции пойдут на Киев. Не было видно рубежа, на котором задержалась бы армия.

В стране – не в печати – много говорили о бездействии союзников. Западный фронт так и не двинулся с апреля, тогда как Восточный выносил на себе всю тяжесть германского натиска. Английский посол Бьюкенен в августе даже счел необходимым выступить в «Новом времени» с большим интервью, объясняющим кажущееся бездействие союзников: Западный фронт, говорил посол, превратился в цепь маленьких крепостей, и наступать там возможно только при значительном перевесе в военном снабжении; союзники накапливают орудия и снаряды, и когда они достигнут перевеса, то перейдут в наступление.

Италия, на которую возлагалось столько надежд, действительно вмешалась в войну еще в самом начале галицийского разгрома (11 мая), но ее армия, оказавшаяся перед сильно укрепленными горными позициями – и в Тироле, и на путях к Триесту, – не могла отвлечь достаточного количества австрийских войск, чтобы это отразилось на положении русского фронта.

В эту трудную для России минуту государь принял решение – стать во главе своих войск. В письме к государыне он вспоминает так эту минуту: «…Хорошо помню, что, когда стоял против большого образа Спасителя, наверху в большой церкви (в Ц. Селе), какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению и немедленно написать о моем решении Ник…»

С распространением театра военных действий на всю западную часть России двоевластие между Ставкой и Советом министров должно было стать совершенно непереносимым. В Совете министров действия Ставки подвергались резкой критике; генерал А. А. Поливанов, князь Н. Щербатов – новые министры – не уступали в этом отношении А. В. Кривошеину или С. В. Рухлову. «Так или иначе, но бедламу должен быть положен предел. Никакая страна, даже многотерпеливая Русь, не может существовать при наличии двух правительств», – говорил (в заседании 16 июля) А. В. Кривошеин. «Что творится с эвакуацией очищаемых нами местностей? Ни плана, ни согласованности действий. Все делается случайно, наспех, бессистемно» (А. А. Хвостов). «Мы, министры, попали в страшное положение перед Ставкой. Это учреждение призвано руководить военными действиями и бороться с врагом. А между тем оно проникает во всю жизнь государства и желает всем распоряжаться» (С. В. Рухлов).

Между тем начальник штаба Н. Н. Янушкевич, по-видимому, действительно полагал, что на него падает ответственность за общую политику страны, и прислал министру земледелия А. В. Кривошеину целый проект наделения землей солдат и конфискации земли у тех, кто дезертирует или сдается в плен. Этот проект вызвал насмешки и негодование в Совете министров.

«От г. Янушкевича можно ожидать всего, – говорил министр иностранных дел Сазонов. – Ужасно, что Великий Князь в плену у подобных господ. Ни для кого не секрет, что он загипнотизирован Янушкевичем и Даниловым, в кармане у них…»

Такие толки шли и в армии. Великий князь продолжал пользоваться популярностью у солдат, ходили легенды про его храбрость, про его резкое обращение с «нерадивыми генералами», – но Ставка как таковая утратила авторитет. Имена ближайших помощников великого князя вызывали такую же вражду в офицерстве, как еще недавно имя Сухомлинова. Те же лица – особенно генерал Н. Н. Янушкевич – вызывали и в обществе самую резкую вражду – главным образом из-за мер по принудительному выселению евреев.

Было необходимо устранить двоевластие – Ставки и Совета министров; было необходимо произвести перемены в самой Ставке. Между тем великий князь Николай Николаевич не был склонен жертвовать своими ближайшими сотрудниками, которым он продолжал доверять. В то же время замена великого князя другим лицом, «меньшим» по общественному рангу, имела бы характер обиды, немилости и не отвечала бы ни намерениям государя, ни настроениям общества.