Цаца заморская (сборник)

Молоко продают в кирпичном доме у моря. Дотуда мы с Маркой добираемся за пять минут, а тетушка с бабушкой целый час тащатся. У бабушки одышка. Из-за грудной жабы. Эта противная жаба поселилась в бабушкиной груди и то и дело хватает ее за горло. Приходится останавливаться на каждом шагу.

– Выпей полный чайник воды, – уговариваю я бабушку, – пей через силу, вода хлынет из горла и вымоет из тебя жабу.

Мне такое промывание много раз делали. Когда у меня живот болел. Это очень противно.

– Моя золотая внучка, ты меня жалеешь. А если ты жалеешь бабушку, то…

И начинается перечисление того, что я должна сделать, если я и по правде ее жалею: съесть кусочек мяса, не выходить, боже сохрани, за калитку, не докучать тетушке, не околачиваться около хозяина, не сидеть на досках, не снимать панамку с головы, не лезть к курам, не умываться холодной водой, не ходить в уборную, а только на горшок, не подымать с земли орехи и, уж конечно, ни в коем случае не есть их. Бабушка уже забыла про вымывание жабы. Послушайся она меня хоть раз, мы бы не ползли как божьи коровки.

Тетушка ходит, как заводная кукла, почти не сгибая ног в коленях. Держится она настолько прямо, что, когда ей надо посмотреть в сторону, она поворачивается всем туловищем.

Навстречу движется стадо баранов. Мы с бабушкой отходим с дороги, а тетушка не меняет курса. Бараны с тоскливым блеяньем обходят ее стороной.

– Сказочное место: море, лес, река, и ни одного дачника, – говорит тетушка, скрываясь за высоким забором. В этом доме мы покупаем молоко.

– Пока тетушки нет, спустимся к морю, – уговариваю я бабушку, заранее зная, что бабушка не согласится. Ей трудно передвигаться по песку, за все время она ни разу не подошла к морю. И в лесу не была.

Лес – прямо напротив нашей дачи, и что только в нем не растет: ореховые деревья и финиковые пальмы, дикие яблони и груши, ежевика и какие-то неизвестные деревья с мелкими красными плодами. На всякий случай я их не пробую. Марка уверяет, что съела целую пригоршню и ничего, но я ей не верю.

Как-то она сказала, что если натереть зубы кожурой от грецкого ореха, то они станут белые-пребелые. Я и натерла. Потом целый день не могла рта раскрыть: зубы почернели, во рту стояла горечь, и горели десны.

– Нажалуешься, – шипела Марка, – завтра уйду в лес без тебя. И скажу твоей маме, что ты обзывала меня заразой.

– Не говори, пожалуйста! – просила я.

– Ладно, – соглашалась Марка, – закрой пасть. А то ходишь с высунутым языком, как собака в жару. Шутки понимать надо, ясно?

Я соглашалась, что надо понимать шутки, но все равно было обидно.

Все свои обиды я переживаю, сидя в одиночестве на груде досок. Наш хозяин строгает их огромным рубанком. На верстаке стоит бутылка, хозяин работает до тех пор, пока в бутылке ничего не останется. Ковыляя на деревянной ноге, он прислоняет пустую бутылку к забору, кладет рубанок на верстак и молча уходит в дом.

Хозяин хмурый. Он живет один и на лето сдает первый этаж тетушке. В этом рыбацком поселке мы единственные дачники.

Добираться сюда очень долго: полтора часа на настоящем поезде и два – в мотовозе по узкоколейке. Мотовоз – это сцепленные между собой открытые вагончики, они бегут по рельсам и весело позвякивают. Остановка мотовоза около дома, где мы берем молоко. Вагончики отъезжают утром и приезжают вечером. Иногда мне удается упросить бабушку пойти встречать родителей. Мы плетемся по ночному поселку, кое-где светятся огни, с моря доносится запах водорослей. Бабушка называет его вонью. Такая вонь мне нравится.

– Опять ты заставила бабушку идти в такую даль, – ругает меня мама.

– Что вы, Зиночка, – заступается за меня бабушка, – девочка ждала вас всю неделю: «Когда мама приедет, когда мама приедет».

Бабушка сочиняет, чтобы угодить маме. На самом деле я вовсе не скучаю по родителям. С Маркой не соскучишься!

Бабушка меня нахваливает, а Марка ухмыляется. «Сейчас выдаст, что я купалась в море, – думаю, – сейчас выдаст. Больно уж у нее ехидная физиономия».

Марка плавает в трусах и в майке, а меня заставляет лезть в воду голышом. Чтобы не оставлять вещественных доказательств преступления. «Боже сохрани обманывать бабушку», – и Марка толкает меня на этот шаг.

Я боязливо стягиваю трусы и шлепаю к морю. Нарушаю обещание не входить без разрешения в воду. Марка мою бабушку ни во что не ставит, и мне не очень-то это нравится. Но попробуй ей это скажи! Зыркнет на меня своими белесыми глазками и покрутит у виска пальцем.

Купаться мне совсем не хочется. Я боюсь погружаться в воду, вхожу в нее потихоньку, с поднятыми руками и на цыпочках.

– Опускай руки! – кричит Марка, и я, дрожа всем телом, опускаю руки в воду. Иначе она станет брызгаться, а это еще хуже.

Я боюсь простудиться. Если я простужусь, бабушка вызовет родителей, они вызовут врача из Баку и как начнут лечить – целый месяц из-под одеяла носу не высунешь. А Марка будет гулять где ей вздумается и вдобавок обзывать меня всякими обидными прозвищами.