ЦДЛ

В приёмной Бакланова дверь была распахнута, помощника не было. Ку­равлёв прошёл в кабинет. В большом знакомом кабинете всё было перевёр­нуто, стулья сдвинуты, шкафы раскрыты. На полу валялись книги, бумаги. Казалось, здесь прошёл обыск.

Бакланов, небритый, в несвежей рубашке, совал в хрустящую, разру­бавшую бумаги машину какие-то листы. Они исчезали в машине, превра­щаясь в лапшу. Бакланов доставал всё новые бумаги, и они превращались в лапшу. Куравлёв смотрел на чавкающую гильотину, в которую Бакланов без устали совал бумаги. Ему казалось, что, запечатлённые на этих бумагах, исчезают навек чертежи великих изделий, формулы великих открытий, сти­хи великих поэтов. Быть может, неизданный Пушкин или вторая часть “Мёртвых душ”, или его собственная, лучшая, ещё не написанная книга.

Бакланов поднял голову, увидел Куравлёва:

— Скоро за мной придут.

— Но объясните, что случилось? Почему не арестован Ельцин? Почему ушли войска?

— Дрогнули Язов и Крючков.

И это скупое, ничего не объясняющее “дрогнули” ошпарило Куравлёва. Его тоска, многодневное ожидание победы и бездарный проигрыш всеведающих, всемогущих мужей, оказавшихся жалкими карликами, всё это хлыну­ло из него, как ливень:

— Никто не дрогнул! Все изначально дрожали! Вас обыграли! Это зна­ли все советники, знали в “Рэндкорпорейшн”, знал Горбачёв, знал Крючков, этот человечек с весёлой стариковской головкой! Горбачёв сам составил спи­сок ГКЧП, включил крестьянина Стародубцева! Уехал на отдых в Форос, по­ручил вам якобы сделать вместо него “чёрное дело”. Убрать Ельцина, расчи­стить завалы, а потом вернуть Горбачёву власть! И вы поверили? Он с ва­ми обошёлся, как с куклами! Крючков, этот маленький комитетчик, был главным в ГКЧП! Он должен был дать приказ на арест Ельцина. Он его не дал, и давать не хотел! Ельцин на танке назвал вас государственными пре­ступниками. Вы и есть государственные преступники, бездарно проиграли го­сударство! Вы метнулись к Горбачёву, просили его вернуться в Москву. Он прогнал вас, бросил на растерзание толпы! Вы метались между Москвой и Форосом, а Ельцин присваивал главные государственные полномочия! И теперь у Горбачёва нет полномочий! Нет Союзного центра, а есть Ельцин, который распустит Союз! Вас использовали, выбросили, и государство погиб­ло! Вас всех повезут в тюрьму, а Крючкова на дачу! Контора, которой он управляет, не может ничего, кроме как ставить к стенке! Россия весь двад­цатый век провисела на дыбе, а теперь будет висеть весь двадцать первый! Какое несчастье!

Куравлёв изо всех сил удерживал рыданья. Бакланов молча выслушал и сказал:

— Есть просьба. Борис Карлович Пуго просил взять у него документы, очень важные. Его через час арестуют. Если можете, поезжайте в Барвиху к нему на дачу и заберите документы.

— Хорошо, — подавленно сказал Куравлёв.

Бакланов подошёл, и они обнялись. Куравлёв покидал кабинет, слыша, как чавкает гильотина. Он шёл по коридору и услышал крик, шум многих шагов, звуки борьбы. Появились люди в чёрных пиджаках. Они держали за руки человека. Тот вырывался, падал на пол, и тогда его волокли. Они по­равнялись с Куравлёвым, и он узнал в человеке того обитателя кабинета, с кем встретился неделю назад в коридоре, и тот слегка улыбнулся. Теперь, вырываясь, человек умоляюще посмотрел на Куравлёва:

— Помогите! Умоляю!

Его протащили мимо к кабинету. Дверь в кабинет была раскрыта. Че­ловека вволокли в кабинет, схватили за ноги и пихнули в раскрытое окно. Он исчез, издав в падении слабый крик. Люди в пиджаках вышли из каби­нета. Посмотрели на Куравлёва, словно что-то решали. Повернулись и бы­стро ушли.

Дверь к кабинет оставалась открытой, открытым оставалось окно. Ку­равлёв стоял перед раскрытой дверью. Только что у него на глазах убили че­ловека. Человек взывал о помощи, умолял Куравлёва, но тот не помог, ис­пугался. Он знал, что настало время убийства людей. Вчера на Садовой он видел, как убили трёх парней, перемолов гусеницами. Сейчас увидел, как убили ещё одного. Впереди будет много убийств, много крови.

Он спустился в лифте, боялся, что люди в пиджаках догонят его. Пока­зал паспорт постовому в синей фуражке и пошёл к Политехническому музею. На Рублёвском шоссе было необычно мало машин. То и дело проносились шальные черные “Волги” с фиолетовыми вспышками. В Барвихе он нашёл дачу Пуго. Ворота были раскрыты. Виднелся деревянный дом с верандой, цветник с астрами. Куравлёв не решался войти, искал кнопку звонка на во­ротах. С крыльца дома сбежало несколько людей, все в таких же чёрных пи­джаках, будто сшитых у одного портного. Один нёс кейс, а другие, обступив его, защищали кейс. Прошли мимо Куравлёва, не взглянув на него. Сверну­ли за угол, где раздался шум отъезжающей машины.

Куравлёв не решался войти в дом. Надеялся встретить Пуго на пороге. Навстречу с белым лицом, с рассыпанными кудряшками, хватая воздух ры­бьим ртом, вышел Явлинский.

— Как же можно так прямо! Я же просил!

Он едва не упал с крыльца. Шатаясь, пошёл к воротам, и снова прошу­мела отъезжающая машина.