ЦДЛ

– Демократия – это когда все фонтаны работают. Все без исключения, – замечает Даня, – люди всю жизнь молчали, как рыбы. Вот и выпускают воду. Эмиграция для них не что иное, как облегчение, – защищал он, скорей всего, нашу многочисленную колонию, взявшуюся за перо двумя руками и наводнившую и без того узко-русскую прессу невероятным количеством своих анускриптов (а где еще прикажете им провозить свои скрипты) и куда лучше не соваться даже с самыми что ни есть шедеврами – и так уже подбородок захлестывает. Впечатлительные американцы могут подумать, что их уже оккупировали и скоро заставят по-русски читать, им, кому и по-английски это несвойственно. Несколько частей Нью-Йорка, к примеру, принципиально не говорят на языке своей новой родины – пишут. Там даже «Ну и как – скрипишь?» – вместо приветствия. И если кто-либо перестал скрипеть, с ним уже не здороваются. И все это обрушивается на старую и тоже скрипучую мельницу врага, подтверждая его вечное бахвальство, что этого добра у него навалом, потому и не держим. А уж Союз их писателей, тот вообще, наверное, весь в Толстых ходит, поначалу зажмуренный в страхе, что всех Толстых отпустил сюда. Я думаю, они даже запросто могут уже вписать в свою невероятно солнечную конституцию: «НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ РАЗРЕШАЕТСЯ ПИСАТЬ ТОЛЬКО ПО-СОВЕТСКИ, ЕСЛИ УЖЕ НА ЗАПАДЕ ТАК ПОСТУПАЮТ, ТО НАМ САМ БОГ ВЕЛЕЛ…»

Обвал. Поток – что соседняя Ниагара. И это невзирая на то, что на убежавшем русском читают единицы (как, впрочем, и среди полумиллиарда никуда не сбегавших и тоже не читающих по-английски), – везде в основном любят поговорить, а вот почитать… И на Западе почитаемый писатель не обязательно читаемый писатель. И здесь на него плевать хотели, как на окружающую среду. Он не менее общественное и загаженное место. Потому первым делом он говорит о том, что в человеке все должно быть прекрасным – и грамотность, и хоть какой-нибудь интеллект, и одежда, и надежда, и жилье с настольной лампой, а также настольной книгой (это он на себя намекает), и запах, и зарплата, и все прочее, что ему не чуждо. А главное – улыбка, пусть не золотым, но и не фальшивым слитком. Ведь сам факт улыбки – это уже признание в чистом виде. А один наш самоубийца так вообще эпитафией написал: «И кроме свежевыстиранной сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо…» Дурак! Ну какой же это белый воротничок, если сидят на шее и ты повязываешь свой галстук поверх чьей-то задницы. Другое дело – свободный художник в рубашке своей апаш-нараспаш. Ничем не обременен. Да он и не должен быть чем-то обремененным. Тем более деньгами. Нет цензуры – нет и денег, это у русских всюду (и на свободе тоже) цензура, а денег все одно нет. Вчерашние и позавчерашние строители самого светлого будущего, какое когда-либо было, будет или есть, они ведь как считают: если ты там в неволе вкалывал под кнутом бесплатно, то здесь на воле ты просто должен визжать от радости, что работаешь не за пряник даже.

– А за что? – сразу вскричали многочисленные мои коллеги, постепенно меня окружая.

– А ни за что! – говорит мой друг Бах, везде и всюду раздаривающий свои шедевры и оформляющий книги за копейки, ибо художнику нужна отдача. Правда, и питаться ему тоже необходимо.

– Может быть, за идею? – робко предполагаю. – Не могут же безо всякой идеи, вот так, за здорово живешь, нагло обирать нашего брата. Обязательно должна быть высокая, выше их роста, идея. Именно за нее, они думают, не то что пот – кровь свою отдать не жалко, и не на донорских пунктах, где она хоть что-то стоит. Истинные россияне, для них ведь жертва – не беда. А уж ныне тем паче. Ныне Россия, как любая порядочная катастрофа, просто должна потрясать количеством жертв. Другое дело – идеи зачастую и гроша ломаного не стоят. Тем более – какие уж тут гонорары! Это в России если не печатали, то соответственно и не платили. Здесь же печатают и тоже не платят. Свободный и еще при этом хочешь заработать! «Свободный художник, а о чем помышляешь, да уж не меркантилен ли ты, брат?! Вот они – птицы высокого полета!..» И тут же предлагает: «Ты лучше сходи с высот и ломай свою гордую выю, пытаясь в подколенном воздухе отыскать очистительный озон». На что я отвечаю: «Съешьте свои яйца, господа, орлы видят с высоты, но это не значит, что они с высоты упадают покопаться в навозной куче. Даже если там и есть хоть какой-то шанс отыскать жемчужину».

– Да что говорить о сиюминутной и ежедневно выбрасываемой прессе, когда вечные книги здесь не идут, – говорит почтенный литератор.

– Русские идут, но не книги, – согласился литератор менее почтенный. И почесал свою голову, в которой роились сюжеты один другого печальней («Русские здесь!» – я еще снимусь в этом фильме).

– Успокойся, и у американцев на весь эшелон писателей единственный спальный вагон пассажиров… И вообще в этом мире с книгами принято спать, – замечает другой литератор, как Ленин, всегда носящий с собой газеты, отчего и выглядел полногрудо.

– Похоже, что биологические часы этого мира показывают полшестого, – не остался в долгу литератор следующий.