Цеховик. Книга 12. Восходящая Аврора

— Всё, батя, понял тебя, — на полном серьёзе говорю я. — Не кипятись, это ж вредно, нервные клетки вроде как не восстанавливаются.

— Ты чё, сука! Хохмить здесь собрался? А ну! Коновальчук! Коновальчук, твою мать, ко мне!

Подбегает офицер и, наклонившись, что-то тихонько говорит разъярённому начальнику. Тот внимательно слушает и, наконец, гневно отталкивает Коновальчука от себя!

— В общем, — зло резюмирует он, — я предупредил! Ещё раз тебя увижу, будешь остаток жизни кровью харкать! Чтобы ни тебя, ни твоих урок в городе не было! Я знаю каждый твой шаг. Каждый, сука! Всё теперь! Пшёл вон!

Прокричав это, он разворачивается и возвращается к машине. Садится и уезжает. Невероятно эффектно. Почти настолько же эффектно, насколько и тупо. Скорее всего, спектакль рассчитан вот на этих блатарей, что были с ним.

Должно быть, они кормят его с руки, а за это требуют какой-то отдачи. Только чем я-то им помешал? Наверное, дело в Угольке. В таком случае, надо признать, что ментовский перец действительно обладает какой-то информацией, поскольку сумел связать Вито со Мной и даже выяснить мою фамилию.

Всё это относительно нетрудно разузнать, если у тебя в руках мощные сыскные механизмы. Но, тем не менее, вопросики остаются.

Менты уезжают, поблёскивая синевой маячков.

— Эй ты, карапет, — проявляет активность урка с разбитым носом. — Иди сюда, нах… Цирк лилипутов, в натуре.

Даже в сумерках видно, как отливает кровь от лица Уголька. Рука тянется к нагрудному карману, где, как газыри, торчат несколько карандашей.

— А поди-ка ты сам сюда, пёс смердящий, помело-то у тебя поганое, сейчас мы тебе его подрежем, — прищуриваюсь я.

— Чё ты сказал, фраерок коцаный? — возмущается урка, хоть и понимает, что преимущество не на его стороне.

Он поворачивается к спортсменам и по-хозяйски бросает, показывая на меня рукой:

— Ну-ка, пацанчики, подтяните-ка мне этого пи**абола.

— Ты чё дядя, е**нулся? — крутит пальцем у виска вышибала. — Собачку что ли нашёл? Пошёл ты на х*й, долб**б приблатнённый.

Насколько мне известно, питерские спортсмены из тех, что «в деле», себя преступниками не считают и даже те из них, кому пришлось отсидеть, не вливаются в блатной мир, а возвращаются к дружкам и тренировкам.

— Ты чё сказал⁈ — взрывается урка.

Он понимает, конечно, что против спортсменов не попрёшь, и что против нас без спортсменов тоже не попрёшь, но слова прозвучавшие в его адрес требуют отмщения. Вышибала со своими товарищами спокойно поворачивается и идёт в сторону ресторана.

— Ты совсем рамсы попутал, пи*ор⁈ — повышает голос «потерпевший», решая покричать в широкую спину боксёра для сохранения лица. — Считай, ты покойник.

Неожиданно, боксёра эти слова задевают за живое, он останавливается и медленно оборачивается.

— Пи*ор? — удивлённо повторяет он. — Точно ведь у тебя помело поганое.

Он и сам не лучше, естественно, но несправедливость ярче всего чувствуется по отношению к своей собственной персоне. Поэтому, прочувствовав весь яд брошенного оскорбления, он рвёт с места и в два шага подлетев к обидчику, без предупреждения наносит жестокий нокаутирующий удар.

Говорливый урка падает, как подкошенный. Боксёр тут же переключается на его товарища, второго урку.

— Э, э… — пытается притормозить его тот. — Я вообще молчал, чё за дела?

— Чё за дела? — переспрашивает вышибала. — Пацаны, вы слыхали? Это чё за дела? Какие тебе дела? Не надо молчать было!

И второй кент тоже огребает по полной программе, отлетая как пушинка метра на три. Он падает на асфальт, а громила поворачивается ко мне.

— А вы лучше идите, — кивает он. — Обратно в ресторан я вас не пущу.

— Серьёзно? — пожимаю я плечами. — Ну давай останови нас, Илья Муромец.

Мне совсем уже и не хочется возвращаться, но после таких слов разве я могу сойти с выбранного пути? Нужно держать марку. Мои парни группируются. Товарищ этого громилы подходит и что-то тихонько ему говорит. Тот хмурится, недоверчиво смотрит на нас, потом на своего кореша.

— Точно? — переспрашивает он.

— Да, — пожимает плечами товарищ.

— Так бы и сказал сразу… Проходите, пацаны… Вопросов нет…

Во время обеденного перерыва я еду в главк к Кардовичу покупать индульгенцию для дона Вито. Он в силу своей горячности вступил в конфликт с парочкой оперов и это дело грозит вылиться в довольно серьёзный производственный конфликт. Мне пришлось пустить в ход всё моё красноречие, чтобы убедить его сделать весомое пожертвование в пользу представителей власти и пообещать продолжить жертвовать и впредь.

Мне предстоит нелицеприятный разговор с Василем Олеговичем, поскольку такие вопросы ему обсуждать несподручно. Как бы не его уровень, но поскольку ситуация зашла уже достаточно далеко, без команды сверху решить проблему уже не представляется возможным. Слишком глубокие обиды получила каждая из сторон, объявив свою неотвратимую победу делом чести.

Уверенности нет, но надеюсь мне удастся уговорить большое начальство в том, что хаотичный и взрывоопасный Уголёк, на самом деле, является предвестником и знаком наступающего большого ордунга, незыблемого и неминуемого порядка.