Я злюсь ещё и от того, что понимаю, насколько мерзкими выглядят мои слова. Мерзкими и отвратительными. Так что позиция Всеволода Игоревича Панчишина вполне объяснима. И, хотя я не собираюсь никакие подлые измышления о Пастухове распространять где бы то ни было, и нуждаюсь лишь в определённом рычаге для разговора непосредственно с ним, проснувшаяся праведность Панчишина ввергает меня в агрессивное настроение. Он меня просто бесит.
Поэтому, прислушавшись к себе, я ощущаю вдруг, что состояние моё можно назвать практически идеальным для намеченного разговора с Наташкиным начальником. Прямо то, что надо, никаких сдерживающих факторов, чистая и неомрачённая воля донести до этого самовлюблённого мудака простые и вечные истины.
Позвонив Алику, я накидываю пиджак и выхожу из здания ЦК. Подхожу к машине и берусь за дверную ручку. Но открыть дверь не успеваю. Происходит что-то довольно странное. За моей спиной, на тротуаре раздаётся совершенно несоответствующий моменту звук.
Я даже сначала не успеваю сообразить, понять, что именно в нём не так. И лишь, когда начинаю поворачиваться, приходит озарение. Мотоцикл! Это звук мотоцикла.
И точно, на тротуаре останавливается мотоцикл. Через опущенное чёрное забрало лицо мотоциклиста я рассмотреть не могу. Да и… какая разница. Разницы нет, потому что всё внимание я переношу на его руку, в которой оказывается зажатый пистолет. И пистолет этот оказывается наставленным на меня. Твою дивизию…
10. А вместо сердца пламенный мотор
А я, честно говоря, не думал, что они рискнут сюда сунуться. Вроде же показательно отшлёпали. Преподали науку, заставили бабки собирать, а им всё ни по чём. Впрочем, в Питере и Ташкенте тоже шлёпали, да не в коня корм. Придётся пройтись по ним нашим «Торнадо». Если Злобин согласится или даже Андропов.
Блин, неудобно может получиться. Андропову, значит, я открылся, а вот проверенному соратнику по борьбе нет. Расстроится ведь мой друг Де Ниро. И обоснованно, между прочим, расстроится.
Глупо, конечно, думать о всякой чепухе, когда на тебя направлена чёрная дыра ствола. А отрезок времени между тем, как указательный палец опускается на спусковой крючок и нажимает на него очень небольшой. Просто до смешного небольшой. Обычно. На практике…
Смотри-ка, а ствол тоже с глушаком. Не из нашей ли пещеры ведёт этот след? И кто они, всё-таки, грузины или азербайджанцы? Или этническая принадлежность — это лишь ширма? А если…
Додумать я не успеваю, потому что раздаётся выстрел. Щелчок, едва различимый в грохочущем городе. Звук, растаявший в шуме огромного мегаполиса и неуслышанный бегущим по своим делам людьми. Какая чудовищная штука… Щёлк… и чья-то жизнь обрывается. Полностью останавливается.
Все те же самые люди, не замечая чьего-то отыгравшего финала, продолжают мчаться дальше, совершая привычные действия и перебирая ногами в своих колёсах, как хомяки и белые мыши. Всё остаётся как было, а кто-то, принявший пулю, выпадает из этого монотонного, по сути, и однообразного контекста.
Но, как бы то ни было, хорошо, что этот кто-то не я. А ещё хорошо то, что в результате этого щелчка, сопровождающего полёт смертоносного жала, никто другой тоже не выпадает из жизненного контекста.
Момент, конечно, получается весьма острым. И на долю секунды я оказываюсь незащищённым и уязвимым. Правда, когда я поворачиваюсь к мотоциклисту и замечаю в его руке пушку, сзади к нему уже летит Виктор.
Алик стоит рядом со мной, а вот Витёк находился чуть поодаль, страхуя мой проход от парадного подъезда ЦК ВЛКСМ до автомобиля «Волга» чёрного цвета. И теперь, когда рука мотоциклиста выпрямляется, направляя в мою сторону оружие, Виктор уже подныривает под эту самую руку.
Наездник железного коня явно не собирается выступать с прощальным напутствием, подражая героям кинокартин. Он просто и деловито вынимает из-под полы короткой кожаной куртки свою аркебузину и сразу начинает нацеливать мне её в грудь.
Витёк, выскакивая из-за спины этого чёрного рыцаря, не мешкает ни мгновенья и бьёт по руке с пистолетом снизу вверх, и тут же, практически одновременно, херачит локтем ему по горлу, заставляя откинуться назад и, потеряв равновесие, упасть навзничь и оказаться придавленным мотоциклом «Ява».
Шлем, защищающий подбородок, мешает, конечно, уделать его с первого удара, но тут уж начинает действовать Алик, прыгая на поверженного убивца, как Чингачгук, вождь апачей. Он опускается ему на грудь, Витёк срывает шлем, а Алик разит беспощадными ударами по беззащитной роже.
— Проходите, товарищи! — прикрикиваю я, распугивая, начинающих кучковаться вокруг нас прохожих. — Работает милиция! Проходите, не задерживайтесь!
В итоге мотоциклист оказывается в багажнике, а Виктор на мотоцикле. Алик прыгает за руль машины, а я рядом с ним, на пассажирское сиденье.