Цеховик. Книга 13. Тени грядущего

— Как много… — совершенно счастливо шепчет Наташка, целуя благоуханные трепещущие лепестки. — Спасибочки…

Вечером мне звонит Дольф и рано утром, перед тем, как отправиться в ЦК, я заскакиваю к нему в ментовку.

— Смотри, по нашей части, между прочим, проходил Панчишин твой. Спекуляция. А вот тут, глянь, драка и непреднамеренное. По молодости лет. Кража, опять же…

— Серьёзно? — удивляюсь я. — Это не шутка? Как он в ЦК пробрался с таким букетом?

— Дело в том, — пожимает плечами подполковник Торшин, — что он везде проходит по кромочке. Везде переквалифицирован в свидетеля.

— Блин…

— И это всё очень давние дела, естественно. Он и дружинником был, и общественником, характеристики хорошие. В общем, судя по всему, просто за руку не смогли схватить, может отмазывал кто. Так что, не знаю, поможет ли тебе эта информация.

— Сам не знаю пока, — качаю я головой, хотя понимаю, что ловить здесь особо нечего.

— Но вот есть интересная бумажонка, — поднимает Дольф вверх палец и чуть выпячивает челюсть. — Погляди. Это показания, которые по какой-то причине не были использованы против твоего Панчишина. Это из дела знатного одного фарцовщика. Он на восемь лет аж улетел. Уже освободился, можно найти, если потребуется.

— Ну-ка, ну-ка… — я беру несколько листов бумаги и пробегаю глазами. — А вот это, пожалуй, действительно отличная штука. Спасибо. Я возьму всё вот это, а? На денёк. Завтра верну.

— Ну, бери, кивает он, раз надо… для дела…

— Ну что, Панчишин, — усмехаюсь я, стоя с ним в курилке. — Придумал я, как тебя заставить дурное дело учинить.

— Чего-чего? — хмурится он.

— А ты, оказывается уже имеешь подобный опыт. Вон сколько народу из-за тебя по лагерям да химиям разлетелось. Я сегодня был в МУРе и, не поверишь, говорил о тебе. Консультировался. Вот глянь, думаешь, что это за папки? А это дела твои постыдные.

— Какие ещё дела? — недовольно восклицает он. — Те, где я был свидетелем?

— Точно, — подмигиваю я. — Но это ещё не всё. Отдельным номером проходят показания участников всех этих дел, где говорится о…

— Брехня это! — вздёргивается он. — Это оговор! Именно поэтому меня и не смогли притянуть ни по одному из дел.

— А сейчас смогут, — развожу я руками. — И не просто смогут, а с удовольствием. Потому что я попросил.

— Ничего не выйдет! — зло бросает он.

— Может, и не выйдет, но попробовать стоит. Тем более, я не сомневаюсь, что вот эти показания чистая правда. В любом случае, на место работы информация будет отправлена, поверь. И как…

— Твою мать!

— Ну, а как ты думал? Тайное всегда становится явным. Или почти всегда. Но если ты будешь хорошим дяденькой, никаких проблем не возникнет. И никаких пересмотров дел…

— Их и так никто не будет пересматривать.

— Может, да, — скалюсь я. — А, может, нет. Скоро узнаем.

— Твою мать! — повторяет он. — Чего ты хочешь⁈

— Иди и оболги первого секретаря, — пожимаю я плечами. — В письменной форме.

— Ты больной, — говорит он глубоко затягиваясь сигаретой.

— Не бойся, он, в отличие вот от этих людей, — я выразительно похлопываю по папкам, — в тюрьму не сядет. Возможно, никто даже и не узнает о твоём поклёпе.

— Но он-то узнает, — недовольно замечает Панчишин. — После такого он мне житья не даст! А мне ещё здесь работать.

— Вот именно, — соглашаюсь я. — Работать. Или не работать. Зависит от твоей фантазии. Давай, пиши всё, аморалка, драки, пьянство. Я уверен, что драка, что есть у него в деле, тоже тобой выдумана, да?

Глаза у него чуть вздрагивают. Ну, ясно всё с тобой, Панчишин. Птицу видно по полёту. Он раздавливает окурок о стенку большой пепельницы, похожей на ведро и идёт на выход.

— Желаю плодотворной работы, — усмехаюсь я. — Главное, побольше творчества, пожалуйста.

Ну, что сказать, с творчеством у него определённо всё в порядке. Примерно через час он приходит ко мне и вызывает в курилку. Но сейчас там в клубах дыма толкутся и другие курильщики, поэтому мы остаёмся в коридоре.

— Короче, — говорит он, озираясь по сторонам. — Вот я написал. Здесь три эпизода. Спекуляция, аморалка и валюта. Если можно ему не показывай.

— Молодец! — киваю я, протягивая руку. — Писатель-фантаст. Или историк, а?

— Забирай, — отвечает он, но бумажки не отдаёт. — А мне верни мои папки.

— Здрасте. Папки не твои, а ментовские. И я тебе их отдать не обещал, обещал не возбуждать дел. И не буду.

— Да ладно, харэ! — щурится он. — Отдай мне и тогда уж точно дел не появится.

Мы стоим в коридоре, практически упёршись лбами друг в друга. Лоб в лоб.

— Всеволод Игоревич, — говорю я. — Успокойся. Всё будет нормально.

— Какое «нормально», — начинает истерить он. — Первый меня за такие дела моментально выпрет.

— Зато в тюрьму не сядешь.

— В какую ещё тюрьму! Я и так…

Вот тебе и «так». Можно было ещё долго стоять и перетягивать канат, но я просто протягиваю руку и выдёргиваю исписанные листки из его руки.

— Всё, — киваю я. — Собрание закрыто. Пойду проверю, чего ты там накалякал.

— Брагин! — хрипит он. — Брагин!

— Что «Брагин»? Я уже больше года Брагин.