Цеховик. Книга 13. Тени грядущего

— Знаем. Он созванивался с друзьями. В бар «Интуриста» пошёл. Я-то как закричу, мол, что же вы делаете, а Наталья вырвалась, схватила трубку и ноль-два начала набирать, вот он и… ну, ушёл, в общем. Наговорил ещё всего… Но мы его таким ещё не видели…

— Думаю, и не увидите, — киваю я. — Пойдёмте, девочки. Вас ребята по домам развезут. Спасибо, что Наталье помогли…

Я выскакиваю вслед за Наташкой. Ребят прошу отвезти девчат, а её запихиваю в свою машину. Забираюсь следом и захлопываю дверь.

— Домой? — спрашивает Алик.

— Нет, — всё ещё спокойно отвечаю я. — Поедем в «Интурист». Наташа ещё не ужинала.

— Домой, домой, — шепчет Наташка. — Пожалуйста, домой…

— Поехали в «Интурист», Алик, — повторяю я. — Всё будет хорошо, милая, всё будет хорошо.

Но всем одновременно хорошо быть не может. И не будет. Это я обещаю…

12. Легкая жизнь и безнаказанность

Месть — это блюдо, которое подают холодным. Да-да, всё верно. Но вот какое дело, я — не граф Монте-Кристо. В некоторых случаях я не имею желания или возможности, а иногда даже и намерения ждать хотя бы минуту.

Сейчас случай именно такой. Пожарный. В груди полыхает. Столько любопытных мыслей проносится в моей голове. Я вспоминаю даже виденные когда-то китайские иллюстрации, показывающие жестокосердие палачей и изощрённость пыток.

Но не стану же я, честное слово, подвешивать этого козлину в клетке, где он будет согнут в три погибели. Если кормить его исключительно отварной говядиной, он скончается в страшных муках примерно через месяц.

И хоть я отвергаю все эти ужасные жестокости, типа казни через тысячу порезов, прорастающий бамбук, грызунов в клетках без дна, установленных на теле или молоко с мёдом, впервые, думая о них, я не испытываю такого уж сильного отвращения.

Всё дело в личности осуждённого. Например, молодой Игорь Алексеевич Зевакин мне очень несимпатичен. Ну, прямо очень.

— Егор, — тихонько просит Наташка. — Поехали домой, пожалуйста.

Я её понимаю. Вся эта ситуация очень неприятна не только из-за того, что собственно произошло. Я вижу, ей очень стыдно и неловко оказаться в этой каше. Будто грязь, липкой жижей приклеилась и к ней самой.

Разговоры, пересуды, сочувственные взгляды… Да, это бесит. Очень бесит. Так что огонь, и без того едва сдерживаемый в моей внутренней топке, рвётся наружу. И сдерживать его уже практически невозможно.

— Не волнуйся, милая, — мягко говорю я и беру её за руку.

Я подношу её руку к губам и нежно целую.

— Всё будет хорошо.

Она кивает, и маленький бриллиантик, слетает с её лица, делаясь видимым в свете уличного фонаря. Ничего, кое-кто должен заплатить за все эти выплаканные сокровища.

Я притягиваю Наташку к себе и обнимаю.

— Всё хорошо, всё хорошо…

Мы подъезжаем к огромной призме гостиницы, возвышающейся как памятник всем цементным производствам мира. Она по-своему даже красива. Мы бросаем тачку, выходим вчетвером и попадаем под защиту монументального козырька.

Проходим внутрь. Швейцар, что-то втолковывающий коридорному в сером мундирчике, заметив нас, бросается к двери. Он отточенным движением выставляет руки, давая понять, что просто так сюда входить нельзя. Никак нельзя. Как говорилось в одном кинофильме, а мне хоть француз, без пропуска не впущу.

— Май дие френд Степан, — лучезарно улыбаюсь я. — Со найс ту си ю эгейн.

Нет, я не пытаюсь сойти за иностранца и произношу букву эр, как трактор. Просто прикалываюсь. Вытаскиваю заранее подготовленную сотню советских рублей и ловким движением помещаю в нагрудный карман этого стража практически заграничной территории. Оба его глаза, блеснув, делаются маслянисто-удовлетворёнными. И почему его называют Циклопом?

Он быстро оглядывает нас с головы до ног и, удовлетворившись безупречной элегантностью, отступает. Я князь этой ночи и от меня исходит животная сила, а может просто тщательно скрываемый гнев. Он чувствует, почтительно склоняется, признаёт моё право и молчаливо присягает на верность.

Мы делаем несколько шагов в сторону лифтов, но я останавливаюсь и, мгновенье подумав, возвращаюсь к Циклопу. Молча, ничего не говоря, достаю ещё две бумажки и, подмигнув, отправляю их вслед за первой. Дружески хлопнув его по плечу, я возвращаюсь к своим спутникам.

По фойе с довольно низким потолком бродят длинноногие тени томных и невероятно юных ланей. Пахнет ожиданием неизведанного, импортным шмотом и деньгами. Посетительницы и посетители чётко улавливают этот запах стремясь в это место даже из далёких уголков нашей необъятной. Меня тоже влечёт сюда предвкушение. Правда, ищу я не то, что ищут они.

Чувствую отстранённость.

Двери лифта с лёгким звоном растворяются. Я нажимаю кнопку двенадцатого этажа. Вижу, как дрожит Наташка. Ничего… Это ничего… Сейчас ей плохо, а потом станет лучше. Может, не сразу, но точно станет.

Ей не сразу, а мне сразу. Сто процентов. Так что, если быть до конца честным с самим собой, я здесь из-за себя даже в большей степени, чем из-за своей возлюбленной. Эгоист. Ну что тут скажешь.