Цеховик. Книга 13. Тени грядущего

Долго. Долго лифт едет. Скоростной, суперсовременный. Я чуть покачиваюсь на носках.

Раз два туфли надень-ка

Как тебе не стыдно спать

Славная милая смешная енька

Нас приглашает танцевать

Ага, точняк. Сейчас потанцуем… Улыбаюсь, подмигиваю, но несколько выпадаю из реальности, плохо осязаю, как губа после анестезии.

Цзинь. Приехали. Выходим. Вот и царство сбывшихся надежд. Бар. Привет, господа сибариты.

— Присядьте, — киваю я на свободный столик. — Алик, закажи нам всем по «Кровавой Мэри».

Здесь шумно и весело. Бесконечный праздник жизни, эйфория от достижения жизненного пика. Подтверждение истинности пути. Раздаётся смех, звучит музыка, приглушённые и не очень голоса.

Я иду в сторону туалетной комнаты, на ходу подхватываю чью-то белую льняную салфетку.

— Эй!

Мочу её под холодной водой и наматываю на руку. Расчётливый сукин сын. Нет, если был бы расчётливым, устроил бы изощрённое наказание. А так… всё примитивно, зато молниеносно и неотвратимо. Совершил злодеяние и тут же ответил. Возвращаюсь в зал.

Я вижу себя словно со стороны. Будто дрон с видеокамерой кружит вокруг меня, показывая картину размытых огней, нетрезвых улыбок, искрящихся коктейлей, алчных глаз и мягкого соблазняющего света. Всё в расфокусе. А я стою в центре этого зыбкого и забавного мира. Стою и улыбаюсь. Но не растерянно, совсем наоборот. Я улыбаюсь торжествующе и немного зловеще, потому что вижу то, за чем пришёл.

А пришёл я за Игорем Алексеевичем Зевакиным.

Он стоит у стойки в окружении четверых дружков. В руке бокал, в нём янтарная жидкость. Здоровый кабанчик. Повыше меня, потяжелее.

— О! — надменно, нагло, с чувством безнаказанного превосходства ухмыляется он.

По-хамски ухмыляется. С высокомерием. С вызовом. Урод. Адреналин не оставляет шансов. Ни ему, ни мне. Улыбка исчезает с моего лица.

— Чё припёрся, женишок? — скалится он и поглядывает на своих дружков, вроде как говорит, вот он, тот самый дурачок, смотрите. — Рожки пробиваются? Хочешь оспорить право первой ночи? Ты знаешь, что твоя киска…

Он, конечно, замечает, как меняется выражение моего лица, но его несёт, он уже не может остановиться. Зато лица друзей становятся серьёзными и они… Да похеру, что там они…

Я переношу тяжесть на левую ногу, а правой резко и точно, прочертив дугу в душном воздухе, херачу его по уху. Хрясь! Какой сладкий звук. Зевакин складывается, как гуттаперчевый, падая на стойку. Стакан вылетает из руки. Те из окружающих, кто видит это, замолкают, но в целом атмосфера в баре пока остаётся прежней.

Только меняется музыка. Из динамиков несутся первые быстрые, ритмичные аккорды Uriah Heep. Диджею респект! Спасибо, братишка! Этот ритм мне подходит!

This is a thing I’ve never known before

It’s called easy livin'

This is a place I’ve never seen before

And I’ve been forgiven

Easy livin' and I’ve been forgiven

Since you’ve taken your place in my heart

Прямо гимн «Интуриста» получается, исполняемый специально для нашего гостя товарища Зевакина. Это то, чего я никогда не знал, и называется оно лёгкой жизнью, старательно выводят музыканты. Это то, чего я никогда не видел и теперь я прощён.

Лёгкая жизнь и безнаказанность. Что ещё нужно-то? Ну, разве что вот это…

Я поднимаю его голову за волосы и бью мордой о стойку. Он пьяный, болевой порог повышен, так что придётся как следует постараться, чтобы занятия пошли на пользу.

Хватаю его за шкирятник и тащу на выход, краем глаза замечая некоторое смятение вокруг.

— Если напился, — громко заявляю я, — не хулигань, веди себя прилично!

Я ещё неплохо держусь, вернее, сдерживаюсь. Крепкие на вид дружки Зевакина приходят в себя и бросаются следом. Но Виктор делает предостерегающее движение, чуть раскрывая пиджак, и они сбрасывают обороты.

Мы оказываемся в вестибюле у лифта. И тут уже ид, вырываясь из области бессознательного, овладевает моим телом, превращая меня в животное существо, лишённое всего человеческого.

Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац!

Визжит какая-то баба, нарушая монотонный звон наковальни, работающей в голове в ритме «изи ливинг». Летят брызги. Лес рубят, не до щепок. Обескураженно звякает лифт, подвозя партию фирмачей. Ну, чем вам не экзотика? Смотрите, настоящая дикая жизнь. Россия-матушка! Наслаждайтесь!

Я затаскиваю тушу Наташкиного начальника в лифт и нажимаю кнопку первого этажа. Фу-у-х… Полегчало. Нет, правда. Снимаю с руки мокрую салфетку и бросаю ему в рожу. Хрипит, пыхтит чего-то там.

Всё-таки дикий мы народ, нетолерантный. Жестокий.

Дзинь.

Двери разъезжаются. Я перешагиваю через ноги в дорогих импортных туфлях и выхожу в лобби.

— Там человеку плохо, — киваю я Циклопу. — Позаботься, отец.