Цеховик. Книга 4. Подпольная империя

— В общем, — помолчав, продолжаю я, — мне на фабрике общежитие дали. Хотел вот посоветоваться с тобой и с папой. Как думаешь, наверное мне пора уже в самостоятельное плавание выходить?

В это время раздаётся звук поворачиваемого в замке ключа. Отец. Что-то он поздно сегодня. Мама замирает, превратившись в античную статую. От неё исходит такой ужас, что даже Раджа не лает, приветствуя отца, а стоит понуро опустив хвост.

— Что случилось? — спрашивает папа, входя в комнату и меняясь в лице, заметив маму. — Что?!

— Тебе же ещё и восемнадцати нет! — со слезами в голосе восклицает она и, обхватив руками голову, опускается на диван. — Андрей, он хочет переехать в общежитие!

Резкий звонок телефона во вмиг сгустившейся тишине производит эффект разорвавшейся бомбы. Даже я вздрагиваю и, выйдя из короткого оцепенения, подхожу к аппарату.

— Алло.

— Егор! — почти кричит Трыня, сквозь шум и грохот. — Меня короче не пустят…

— Ну ты так, без спросу давай.

— Ах ты, сучёныш! — вклинивается пьяный голос. — Я тебе щас башку на*уй оторву. Дай сюда телефон бл*дь! Сюда-на…

После этого я слышу только звуки борьбы, крики и многоэтажный мат. На заднем плане звучат пьяные голоса, раздаётся женский визг и переливаются трели дверного звонка. Да, влип Андрюха, похоже.

— Андрей! — кричу я. — Трыня!

Он не отзывается, но через короткое время трубка оживает и тот же хриплый пьяный голос зло произносит:

— Я тебя пи**раса, вы*бу, ты понял? Пи*ор, ты понял нах? Чтоб к моему пи***нышу близко не подходил-на! Петух конченный!

Трубка с грохотом падает на рычаг и я слышу короткие гудки.

— Чего там? — спрашивает мама.

— Да, похоже ничего хорошего, — отвечаю я, набирая Рыбкину.

Только бы не набухался ещё.

— Слушаю, — раздаётся голос участкового, вроде бодрый.

— Дядя Гена, привет.

— Здорово, Егорий, коли не шутишь.

— Блин… Опять ты за старое. Ладно, дело есть.

28. В спорте нет врагов

— Какое дело на ночь глядя? — ворчит Рыбкин. — Сейчас у нас только одно дело может быть. Пельмени, водка и баю-бай.

— Магазинные?

— Нет, Наташка налепила перед отъездом.

— Ясно, — торопливо говорю я. — Не пей пока, я сейчас подбегу.

— На тебя не рассчитывал, — угрюмо отвечает Гена.

— Не претендую.

Я бросаю трубку и подскочив к серванту выдвигаю ящик.

— Ты чего ищешь? — удивляется мама.

— Да от Трыни открытка приходила. Ты не видела? Такая, с видами Берёзовского.

— А, да, она там. А зачем тебе?

— Адрес. Там адрес обратный, я его Гене скажу. Пусть пошлёт коллег, а то у Андрюхи прям побоище какое-то. Родители алкаши. Выручать надо.

Я выскакиваю из дома и бегу к Рыбкину.

— Ну, чего хотел? — спрашивает он.

— Хотел тебе дать сто рублей, дядя Гена.

— Давай, — как ни в чём ни бывало говорит он и протягивает руку, будто я ему каждый день по стольнику отщёлкиваю.

— Не просто так. Надо в Берёзовский сгонять.

— Чего?

Он смотрит на меня, как на сумасшедшего и, видимо, чтобы у меня точно не осталось никаких сомнений, крутит пальцем у виска.

— Да-да, ради ста рублей придётся зад поднять.

— Ты повыступай ещё, — недовольно бросает он. — Чего хочешь-то? Говори.

— Короче, нужна патрульная машина, на которой мы поедем в Берёзовский за Трыней. У него родители забухали и чинят над ним домашнее насилие. Избивают, не кормят и всё такое прочее, за что обычно родительских прав лишают.

— Прав лишить не так уж и просто, — рассеянно говорит Гена, обдумывая вводные данные.

Я нетерпеливо слежу за работой его мыслительного аппарата.

— Нет, — наконец, выдаёт он своё умозаключение. — Не выйдет.

— Должно выйти! Почему не выйдет?

— Мало. Не хватит ста рублей. Одному только Хаблюку за прокат нужно будет не меньше сотки отдать. А начгар? Ну… начальник гаража то есть. Ему тоже надо… Минимально пузырь, а максимально полтинник, а то и всю сотню. Короче, давай три.

— Блин, дядя Гена, какой же ты меркантильный. Там пацанёнка мучают, а ты бабки считаешь. Капиталист.

— Ну, знаешь, — обиженно парирует участковый, — сам ты капиталист! Я ж тебе по-человечьи объясняю. Расход. Помочь ведь пытаюсь, а ты, тоже мне, «капиталист». Это я-то капиталист? Да я с тобой после этих слов…

— Ладно-ладно. Пошутил. Не капиталист, нет конечно. Ты рука правосудия и страж галактики. На вот держи, три сотни.

Обида моментально проходит и три сотенных бумажки исчезают в руках Рыбкина так быстро, что ему позавидовал бы и Арутюн Акопян. Ловкость рук и никакого мошенства.

— Ну, погнали скорее! — тороплю я. — Ещё ехать вон сколько.

— Не кипишуй, доедем минут за тридцать.

— Ага, ещё скажи за тринадцать. Давай, звони скорей своему начгару.

Вот что за человек? Толковый, понятливый, ответственный. Геннадий Аркадьевич Рыбкин называется. Не пил бы ещё, цены б ему не было. Через полчаса мы уже мчимся на жёлтом уазике в Берёзовский. За рулём сержант Хаблюк, рядом с ним на переднем сиденьи Гена, а сзади я.

Хаблюк упитанный, с красными злыми от водки глазками и сердитым лицом человека, вынужденного постоянно доказывать свою важность. Он уверенно ведёт машину, комментируя действия всех встречных водителей.