— Ой, — выдыхает она. — Ты не разыгрываешь?
— Блин, Ирка! Короче, давай пораньше сегодня линяй с работы, будем репетировать с тобой.
Поговорив с Новицкой, я снова несусь вниз и заказываю разговор со Скачковым.
— Виталий Тимурович, привет, это Брагин. Бросайте всё и срочно прилетайте, я сейчас билет вам закажу.
— Куда прилетайте? — не может понять он.
— В Москву. Вас Паша в аэропорту встретит.
— Не, Егор, не получится. У меня на завтра плотный график. Мне надо в Гурьевск ехать и…
— Всё отменяйте, вас вызывают на совещание в ЦК, лично генеральный секретарь. Приезжайте в парадке и, чтобы все до одной награды были прицеплены.
После этого я заказываю ему билет. Получается только на утренний рейс, то есть с корабля на бал, но это ничего, ему лишь на вопросы отвечать придётся, в случае чего. Ещё на завтра я на всякий случай вызываю Сергея Сергеевича и только потом иду на завтрак.
— Так это уже обед, можно сказать, — ворчит Пашка и с аппетитом уминает яйца всмятку.
После завтрака еду к Айгюль. Но её не оказывается дома. Она живёт не в гостинице, а в своей квартире на Патриках. Вчера мы договорились, что я приеду, но её не оказывается. Блин… Ветреная девчонка! Хотел же позвонить, но вроде твёрдо договаривались… Ну, честно говоря, так даже лучше. Потому что вопросы поставок мне проще будет обсуждать, зная, какое завтра в ЦК будет принято решение.
— Завтра Ферик прилетает, — сообщает мне Цвет, когда я приезжаю в казино. — Надо перетереть, так что ты не теряйся, будь под рукой.
— Буду, но только после обеда.
— Не, Бро, он хочет до обеда всё решить.
— Не выйдет, братан, — улыбаюсь я. — У меня стрела конкретно забита уже.
— Какая стрела? — злится он.
— С генсеком, брат, ему нельзя отказать.
Он не успевает разораться, потому что меня приглашают к телефону.
— Егор, — слышу я голос Новицкой. — Ну всё, меня отпустили готовиться к докладу. Я минут через сорок дома буду… Нет, через час, в гастроном ещё заскочу по пути. В общем, давай, через час тебя жду.
Вот это правильно, вот это по-нашему.
Писать и формулировать приходится мне.
— Не, что за дела, Ирина? — шутливо негодую я. — Ты меня и в горкоме своём заставляла доклады писать, и теперь вот. Я, между прочим, тебе больше не подчиняюсь.
— Подчинишься, — хитро щурится она. — Как миленький подчинишься! А не то я тебе колбасы докторской не дам, яичницы и молока.
— Ну, мать, — усмехаюсь я, — меню у тебя мишленовское прям. Ты круче Гордона Рамзи.
— Я не знаю, кто это, — пожимает она плечами. — Но кроме меня, тебя больше никто не накормит сегодня. Так что решай сам.
Ну, я соглашаюсь, что делать.
Звонит телефон. Это товарищ Ефим.
— Что там у вас за ЧП? — возбуждённо кричит он так, что даже мне в двух метрах от Ирины слышно.
Оказывается, его и первого секретаря обкома в срочном порядке вызывают на совещание. Ну, разошёлся Леонид Ильич, срочно всё решить хочет. Раз так срочно, значит готового решения, скорее всего, прямо завтра не будет. Нужно ведь всё проанализировать, просчитать, обмозговать. Ну и ладно. Нам главное дело с мёртвой точки сдвинуть.
Поговорив с Ефимом возвращаемся к докладу.
Сначала набрасываем рыбу, а потом уже прорабатываем детали. Кое-что у нас уже готово в форме записки, которую мы готовили для Гурко, но теперь нужно всё расширить, развернуть и рассказать настолько убедительно, чтобы старшие товарищи проголосовали сугубо «за» и сугубо единогласно.
Время пролетает быстро, и когда работа над текстом завершается, мы переходим к репетициям. Выступать решаю я, чтобы сделать правильные акценты на роли Новицкой и Скачкова. Сама она себя хвалить не будет, а я похвалю. Запросто.
Когда мы всё заканчиваем, оказывается уже около часа ночи. Ирина открывает бутылку пива и разливает по стаканам.
— Ир, ты чего, завтра надо быть свежими и собранными.
— От стакана пива свежесть твоя не испарится, — хмыкает она. — Пей, тебе говорят.
Она включает проигрыватель и ставит пластинку Аманды Лир, а я испытываю приступ дежавю и ловлю себя на мысли, что снова пытаюсь войти дважды в одну реку.
Музыка волнующая… Я сажусь на диван и слежу, как Ирина уходит на кухню. Через минуту она выносит очередную партию бутербродов с толсто нарезанной варёной колбасой на батоне.
Она опускается передо мной на колени и протягивает блюдо. Но я смотрю не на колбасу, я смотрю на неё, в её глаза. И в них в этот момент нет ни малейшего намёка на патриотизм, воспитание молодёжи или даже уважение к ветеранам. Она хмыкает, догадываясь, что её тайна раскрыта и отбрасывает маску, ставя тарелку с бутербродами на пол.
— Может, — произносит она низким грудным голосом, которому позавидовала бы сама Аманда Лир, — останешься у меня? Уже поздно…
20. Болезненная фантазия
Я смотрю на неё, на ослепительную и обворожительную улыбку, на белокурые волосы, рассыпающиеся по плечам, на губы, на ямочки на щеках, на шею, на ключицы и грудь, немного выглядывающую из чуть более, чем нужно расстёгнутой блузы.