Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»

Однако в начале 1998 года двухпартийная комиссия экспертов под руководством бывшего (и будущего) министра обороны Дональда Рамсфельда получила от Конгресса США мандат на проведение глубокого исследования имеющейся в американском разведсообществе информации в плане оценки угрозы возможного ракетного нападения на США. В июле комиссия Рамсфельда доложила Конгрессу: «Угроза Соединенным Штатам со стороны… стран, стремящихся к созданию ракетного оружия, нарастает быстрее, чем это отражено в докладах и оценках разведсообщества». Комиссия пришла к выводу, что в течение пяти лет Северная Корея и Иран могут создать ракеты, способные достичь территории США, и, что самое неприятное, об этой угрозе США могут узнать с опозданием, или она вообще может возникнуть без предупреждения^{986}.

Самого доклада комиссии без каких-либо подтверждающих его событий было бы недостаточно, чтобы навязать администрации определенный курс действий. Республиканцы и демократы просто могли пойти по пути бесконечного обсуждения выводов различных аналитических документов. Но этим летом Иран осуществил первый пуск своей ракеты средней дельности «Шахаб-3», а в августе того же года Северная Корея попыталась запустить спутник. И хотя попытка запуска спутника окончилась неудачей, северокорейцы показали всему миру, что они создают трехступенчатую ракету «Тэйподонг I». Эта акция Северной Кореи, явившаяся неожиданностью для США, подтвердила предвидение комиссии Рамсфельда. В марте следующего года Сенат подавляющим большинством голосов принял закон, призывающий Соединенные Штаты в кратчайшие сроки, «насколько позволяет технология», развернуть оборонительную систему, способную защитить страну^{987}.

Теперь администрация Клинтона была вынуждена действовать сразу на нескольких площадках. Сохраняя убежденность в важности Договора по ПРО как основы стратегической стабильности для США и России, администрации необходимо было заручиться согласием России на развертывание ограниченной оборонительной системы от угроз, исходящих со стороны государств-изгоев. Русские были не склонны предоставлять США большую свободу действий, но если не возникнет внутриполитических препятствий, соглашение может быть достигнуто. Однако администрации надо было успокоить тех деятелей Конгресса, которые хотели добиться большего и тем самым затрудняли любые переговоры. И в довершение всего нужна была такая сделка, которую мог бы ратифицировать российский парламент.

Администрация начала серьезные переговоры с русскими летом 1998 года, и заместитель министра иностранных дел Мамедов предложил взять за точку отсчета беседы с Дэннисом Россом в 1992 году. Росса, который с начала 1993 года занимал в администрации Клинтона пост координатора по ближневосточному мирному процессу, вскоре потревожили его коллеги, занимавшиеся Россией. Он вспоминает: «Не успел я оглянуться, как мне трижды позвонили с вопросом, в чем заключались договоренности Мамедова-Росса. Я откопал эти бумаги и передал их тем, кого это интересовало. А потом Строуб стал их со мной обсуждать. Я объяснил ему, что времена изменились. В 1992 году перед нами были открыты большие возможности. В 1998 году реальность оказалась совершенно иной. Я сказал Строубу, что сосредоточился бы на вопросах сотрудничества, и напомнил ему об идее совместных центров раннего предупреждения по отслеживанию пусков ракет. Что могло быть лучше? Я считал это самым перспективным»^{988}. К этому Тэлботт добавляет, что, прекратив в 1992 году переговоры и возобновив их в 1998 году, «мы заново изобрели колесо»^{989}.

После того как в 1999 году был принят инициированный республиканцами закон, администрация попыталась восстановить свой контроль в этом вопросе, установив четыре критерия, которыми президент должен был руководствоваться в решении вопроса о строительстве системы противоракетной обороны. Советник по национальной безопасности Сэнди Бергер отмечал, что, по мнению юристов, Закон о противоракетной обороне «никак не связывал администрацию»^{990}. Бергер пытался сбалансировать противоречивые требования за счет выработки критериев, которыми должен руководствоваться президент в решении вопроса о возможном развертывании систем обороны. Тэлботт отмечал: «Существовали две переменные: пройдет ли разрабатываемая технология соответствующие испытания и будет ли развертывание системы Национальной противоракетной обороны способствовать укреплению безопасности США, включая влияние этого шага на контроль над вооружениями»^{991}.[181]