Цель неизвестна

– Положим, мельницы книг не требуют или рыбные пруды, тут без навыка не обойтись, но пусть ты прав. Так что же ищешь аж в самой Москве? Не проще в Колмогорский архиерейский дом сходить, где школа открыта?

– Шуткуешь, дядя. Туда принимают только священнических и причетнических детей. А Ломоносовых каждая собака в городе знает. Кто же меня возьмет.

Это не беря в расчет, что науки там всей – славянская грамматика, церковный устав, чтение и пение. Я в попы не собираюсь.

– Известное дело, – кивает, – а в Москве тебя заждались с объятиями. Или в пашпорте не указано, чей сын и какого сословия?

Это он не в бровь, а в глаз. Одна надежда на письмо от алкаша. Не зря же сунул. Глядишь, и помогут. И кроме того теперь я точно знаю – прежний Михайло протырился. Выходит, есть возможность. Даже если крестьянских детей не принимают, нет правил без исключений.

– Как бог даст, – бурчу неопределенно.

– Это конечно, – охотно поддерживает. – А писал вечор чего?

– Вирши про победы Петра Великого.

– Чаво? – изумился он неподдельно. Лицо перекосилось как у отведавшего лимон. – Про антихриста ентого вирши?

Э, как бы он не из раскольников оказался.

– Ты не помор?

А это к чему, невразумительно мыча, пытаюсь понять: все одно вопрос риторический.

– Разума не имеешь? Аль ниче не слышал о прежнем?

Похоже, нет, да не объяснишь же, когда человек натурально взбесился. Скоро из ушей дым повалит.

– Славу аспиду Московскому писать, тьфу! – и он натурально смачно харкнул на дорогу. Хорошо еще не на меня. – Ладноть про Иоанна не разумеешь, как мы, Баженовы, да Вельяминовы, да Ломоносовы со други бегли с Новогорода разоренного на Север, давно то случилось. Но про Петра!

Он натурально задохнулся от негодования. Я на всякий случай помалкивал, не пытаясь перебивать столь пламенное выступление. Мало ли какие претензии у мужика к монарху. В голове сидит про богоданного, и как народ любил далекого, возлагая на него надежды и яростно ненавидя собственных бар, но это опять отрывки и обрывки. Неизвестно откуда и зачем. В учебниках пара строк, и давно они испарились из моей памяти, вытесненные заграничными впечатлениями. И то лет двадцать воевал, а я Нарву и Полтаву помню. Не могло не быть еще чего-то.

Одно я знаю твердо: власти никто, ни при каком строе и в любые времена особо не любит, а про Петра что-то я такое слышал про уменьшение населения в годы его правления. В газете или Интернете попадалось. Ничего удивительного. Войны, налоги, от которых любой нормальный человек смажет пятки куда подальше. Кажется, на Алтае именно тогда первые русские появились. На пустом месте, да свободно, без помещиков и фискалов.

Ну и прочие радости вроде гуляющих по окрестностям армий, не стесняющихся отобрать последнее, и реквизиций. Колокола поснимали с церквей, и так они и лежали. Пушек так и не отлили: состав бронзы другой, добавки требуются. На фига забирать, не в курсе, что ли? Так объяснил бы кто. Очень похоже, тот еще самодур был. Слово поперек боялись вякнуть: на плаху в момент. Одно слово – царь-батюшка.

– Он же, – дальше прозвучал непереводимый морской фольклор с вкраплениями иностранных слов, – растоптал наши права, даденные издревле, и превратил нас из свободных людей в государственных крестьян. Хорошо еще сдох своевременно, а то бы еще какую подлость удумал. На помещичьих-то указ вышел, их теперь и без земли продать не грех. И к заводу прикрепить навечно. Хоть в карты проигрывай, не возбраняется!

Это точно! В крепостные мог записать и подарить кому.

– По первой ревизии населения любого работавшего на помещика в крепостные записывали. А жаловаться на ошибки и злоупотребления запретил, аспид.

Неужели правда? Беспредел натуральный. Представляю, что творилось. На дороге ловили и припахивали. И не на время, а навечно. Куда там моему папаше до таких высот. Он все же понятий не нарушал. Законы – бог с ними, но отмороженные долго не живут. Если они не императоры.

– Флот строил! Так и брал бы с вежеством людишек, да жалованье клал нормальное. Так нет! Забирал для службы тысячами, и не худших, а на что семьи жить должны, его не интересовало. Люди с голоду помирали, разоренные его заботой о народе.

Ну, это преувеличение. В пылу гнева еще и не такое брякнешь. Как-то я не видел особо недоедающих. У всех рожи во – поперек себя шире. Не так давно это случилось, наверняка бы вспоминали в разговорах. А мой тятя про него анекдоты с горшками выкладывает, и никто не морщится. Нет, скорее всего, конкретно этому или его семье пришлось кисло, потому и злобится.