– Тело словно скульптор вытачивал, не похожа она на англичанку, в ней больше чего-то восточного. Ножка какая малюсенькая, посмотри, скорее в ней что-то японское присутствует, чем английское, – говорил Генрих. – Вот сегодня ты и узнаешь все у нее, Матильда, кто она и откуда. Проснется через пару часов. Я немного отдохну у себя в кабинете, а как девочка проснется, позови меня.
– Хорошо, Генрих, я посижу около нее.
Врач ушел. Эми спала. А медсестра разглядывала ее тело. Матильда была удивлена совершенством тела этой молодой женщины. Она и сама была красива, выглядела очень молодо, хотя ей исполнилось недавно сорок лет. Она была клоном своей сестры, которую очень любил Генрих, но та попала в автокатастрофу, и Краузе едва успел вырезать и сохранить ее живые клетки, вырастил себе клона, свою любовь. Эта девочка даже в юном возрасте обращалась с ним как с любовником, а не как с отцом, и он понял, что мозг этого клона, его любовницы, запомнил все моменты их связи. И не стал противиться любовным отношениям с Матильдой. Он даже имя ей оставил покойной ее сестры.
Эми просыпалась, голова была тяжелой, перед глазами все плыло.
– Где я? – чуть слышно проговорила Эми. Матильда наклонилась над ней:
– Ты у доктора Генриха Краузе. Сейчас я тебе дам вина, выпей, ты потеряла много крови, тебе нужно прийти в себя.
Она поднесла к губам Эми бокал вина, Эми выпила все до дна и как бы провалилась снова в сон, а Матильда начала задавать ей вопросы:
– Как тебя зовут, девочка? – Мое имя Азэми.
– Кто ты по национальности? – Я чистокровная японка.
– Зачем ты приехала к нам в город?
– Я хочу, чтобы доктор Краузе сделал мне сестерклонов.
– Ты любишь Рудольфа? – Да, я его люблю. – А где твоя мама? – Она умерла.
В палату вошел Генрих. – Что узнала, Матильда?
– Как мы с тобой и предполагали, Генрих, она не англичанка, она японка. И приехала сюда именно для того, чтобы ты ей вырастил клонов-сестер. И сына твоего она любит. Так что не беспокойся на ее счет, мать у нее умерла.
– Это я знаю. Скорее, она хочет сестер не столько для себя, сколько для своего отца, уж слишком он ее опекает, Рудольф рассказывал, что он ей закатывает скандалы, если она вечером вовремя не возвращается домой.
– Как все родители, дорогой мой Генрих, но если у тебя остается из всей родни только одна дочь, будешь опекать и переживать. Вспомни, как ты меня опекал и никуда не пускал, держал почти взаперти.
Эми очнулась, напрягла всю свою волю и стала прислушиваться к разговору Генриха и Матильды. Наркоз был сильным, это она почувствовала, голова еще кружилась, но слова, которые слышала, понимала. Они говорили о ней, о своих отношениях. Из разговора Эми поняла, что Матильда и Генрих – любовники. «И здесь треугольник, а как же его Гретта? А впрочем, это не мое дело», – подумала она и притворилась, что еще спит. Эми закашлялась, так обычно отходит наркоз. Генрих наклонился над ней:
– Проснулась, мотылек? С тобой все в порядке?
– Голова кружится, и спать хочется, – отвечала Эми. – Я полежу еще здесь, мне не хочется сегодня возвращаться домой, у меня внизу живота боли.
– Сейчас Матильда тебе сделает обезболивающий укол, а к завтрашнему дню у тебя все пройдет, ты сильная девочка. А теперь давай поговорим начистоту. Как давно ты принимаешь золотые пилюли? У тебя в крови обнаружили много золота.
– Я принимаю пилюли с пятнадцати лет, – соврала Эми, – мне привозил их один знакомый врач втайне от отца, я только недавно рассказала ему, что принимаю их для молодости кожи.
– Сколько же тебе лет?
– Двадцать два, как в паспорте.
Эми догадалась, что, пока она спала под воздействием наркоза и вина, она могла отвечать на их вопросы, не слыша себя.
– А твоя настоящая национальность?
– У меня отец англичанин, а мама была японкой.
– Вероятно, очень красивой и очень сильной японкой, раз ты унаследовала от нее все ее черты и характер. А скажи, дорогая девочка, что ты умеешь еще делать?
– Вы правда хотите это видеть? Но я еще совсем слаба, чтобы показывать вам мои достижения в спорте.
– Так ты спортсменка?
– Да, я занимаюсь легкой атлетикой и бегом.
Эми решила не рассказывать Генриху и Матильде о своем даре гипнотизировать все живое. «Пусть об этом никто не знает из их семейства. Неизвестно, как дальше все пойдет, и может быть, мне придется воспользоваться своим даром в исключительном случае», – думала она.
– Да, мне легко даются языки, я выучила пять языков, сейчас начну учить ваш язык, немецкий. Еще я очень гибкая, прыгучая. Как только отойду от наркоза и боли, я вам все продемонстрирую.
– Хорошо, мотылек, я тебе верю, что ты такая необыкновенная девушка.
– Генрих, а вы все сделали, что должны были сделать? У меня появятся через девять месяцев сестры-близнецы?
– Все, девочка, мы сделали. Все хорошо, ты здорова, никаких болезней в твоем организме не нашли, скорее всего, благодаря большому количеству золота в твоей крови. У тебя будут сестры-близнецы. И я тебе разрешу смотреть, как они будут развиваться.
– Правда? Наклонитесь, я вас за это поцелую.