Цель высшая моя

Грузовик, вихляя из стороны в сторону, прокатился ещё несколько ярдов, потом застрял на трамвайных путях. Я пришвартовался рядышком.

— Что случилось, приятель? — спросил я у водителя, но он всё никак не мог продышаться, и я поскорее отвалил в сторону, пока запах не впитался в мою одежду.

Я вернулся на перекресток. У меня возникла одна идея и мне захотелось её проверить. В последовавшие тридцать минут семнадцать водителей, один за другим, вытворяли вещи, которые я терпеть не могу. Они нагло пёрли вперед на левый поворот, ревели сигналами, игнорировали пешеходов, и т. п. И каждый из них получал свою дозу одеколона, как правило — в сопровождении шипящих звуков.

Я начинал постигать интригу происходящего, когда пристроился к почтовому ящику на углу. «Ох, простите!» вежливо произнес чей-то голос у меня за спиной.

— Ничего страшного, кореш, — ответил я и оглянулся. Вокруг меня никого не было. Вообще никого.

Конечно, бурда, которую мы пьём на работе, дешевле керосина, но я был уверен, что она не настолько дрянная, чтобы от неё начались глюки. Осознав это, я протянул руку к ящику. В футе от него мои пальцы наткнулись на что-то твердое и вцепились в добычу. Послышался сдержанный всхлип, затем наступила тишина.

Я подождал немного, а потом очень мягко сказал:

— Ну же, Калиостро, похоже, теперь твой ход.

Никакого ответа. Я сжал в руке кусок воздуха и крутанул его.

— А если так?

— О, боже! — послышался тот же самый деликатный голос. — Похоже, вы поймали меня. Что прикажете теперь делать?

Я задумался.

— Мы не можем торчать здесь, изображая статуи. Давай поговорим по-человечески. Тут за углом есть пивная. Если я тебя отпущу, ты придешь туда?

— Ну конечно! — ответил голос, — Что угодно, лишь бы выйти из этой неловкой ситуации.

— Только без фокусов, — предупредил я. — Попробуй смыться, и тебя начнут искать с краскопультами. Это положит конец твоим забавам.

— О, ни в коем случае! — заверил меня пустой воздух, и я его отпустил.

Я прикончил бутылку пива в забегаловке, о которой шла речь, пока не припорхнул мой воробушек. Он нервно огляделся вокруг, подошел к моему столику и уставился на меня.

— Это ты? — спросил я недоверчиво. — Калиостро?

Он вздохнул и кивнул.

— Хорошо, я… пропустим это. Бери стул, присаживайся. Пиво?

Он беспокойно заерзал.

— Ммм, можно я закажу немного бурбона?

— А ты знаешь, чем уколоться, папаша, — похвалил я и поманил официанта. — Джо, принеси этому джентльмену немного кентукки восьмилетней выдержки.

Когда Джо вернулся, этот ботаник[4] взял стакан, плеснул в него на четыре пальца и выпил не отрываясь. После чего облегченно вздохнул.

— Теперь мне гораздо лучше, — объявил он. — Знаете, у меня сердце…

— Знаю-знаю, — подтвердил я. — Очень не хотел вас расстраивать, но это всё во имя науки, да.

Его лицо просветлело.

— Вы тоже изучаете науки? На чём вы специализируетесь?

— На психологии толпы, — ответил я. — Я репортер из «Графики».

Он тут же помрачнел, поэтому я поспешил его успокоить:

— Не волнуйтесь. Сейчас мы просто поговорим, так сказать, не для протокола, а статью обсудим попозже.

Он немного расслабился, и я продолжал:

— Прямо сейчас меня интересуют две вещи. Я полагаю, что вы имеете какое-то отношение к заварушке[5] на углу Спринг — не говоря уже о том, что вы прятались за слоем воздуха. Давайте, колитесь, профессор.

— Но я не профессор, — возразил он тем же самым застенчивым голосом, выкушав ещё виски на четыре пальца. — Я — частный исследователь в области спектроскопии. Меня зовут Катберт Хиггинс.

— Хорошо, Катберт. Я Картер. Зови меня Клив. Давай-ка разберемся. Что это было? Зеркала?

— Не совсем. Это трудно объяснить непрофессионалу. Вы сведущи в продвинутой математике? К примеру, в тензорном исчислении?

— Я успешно добрался до неправильных дробей, — похвастался я. — А эти ваши тензоры проходят после?

— Э-э-э, боюсь что так.

— Ладно, — сказал я. — Излагайте. Я постараюсь продержаться, сколько смогу.

— Очень хорошо, — кивнул он. — Вы наверняка знакомы с обычными оптическими эффектами. Свет, падающий на объект, отражается или преломляется им по направлению к глазу, где интерпретируется его образ. Единственное обычное вещество, которое отражает или преломляет так слабо, что само невидимо, — это воздух.

— Бесспорно.

— По ряду причин трудно изменить оптические характеристики человеческого тела так, чтобы они соответствовали воздушным, и тело стало бы невидимым. Но остаются две возможности: первая — заставить лучи огибать тело. Вторая — психологическая невидимость.

— Ха? — спросил я. — Что вы сказали? Вы имели в виду гипноз?

— Отнюдь, — возразил он. — Внушенная невидимость — обычное явление… стандартный приём эстрадных фокусников. Они внушают, что объект из вашего поля зрения на самом деле не находится в поле зрения, и этого вполне достаточно, чтобы он исчез.

Я кивнул.

— Я знаю. Так делал Терстон в своих трюках с левитацей. Рамка, которая поддерживала девочку, была в поле зрения, но аудитория её не замечала. Я тоже её не замечал, пока мне её не показали, а после я уже не мог понять, почему, черт возьми, я не видел её раньше.