Цеся упивалась этим новым, неведомым прежде чувством, как вдруг увидела Гайдука. Он стоял, подпирая стенку, в ярко освещенном вестибюле кинотеатра. Лицо у него было бледное и осунувшееся, под глазами круги. Стоял сгорбившись, глубоко засунув руки в карманы, неподвижным взглядом уткнувшись в пол.
- Пожалуйста, говори мне "ты", - трещал бородач, лавируя в толпе, заполнявшей вестибюль.
Они приближались к Гайдуку, и Цеся совершенно непроизвольно высвободила свою руку из руки бородача.
- Привет! - крикнула она. - Ты почему сегодня не был в школе? - и помахала Гайдуку рукой.
В ответ она была удостоена взгляда, после которого ей вдруг показалось, что из вестибюля исчезли все, кто там находились. Воцарилась мертвая тишина, всякое движение прекратилось, одна Цеся стояла перед Гайдуком в необъятной пустоте, понимая, что в чем-то виновата, что совершила какую-то страшную, непростительную ошибку. В неподвижных чистых глазах Гайдука было презрение, отвращение и ropькая насмешка. Когда же он посмотрел на бородача, взгляд его стал издевательским. Потом Гайдук опустил глаза и замер, снова уставившись в пол.
- Меня зовут Зигмунд, - сказал бородач и потащил Цесю дальше.
Она пошла за ним, а голова у нее звенела, как пустой жбан. Чего этому Гайдуку надо? Что случилось? В чем она виновата?!
Впрочем, ей-то что. Не станет она из-за него переживать. Даже не подумает. Нахал. А она, дурочка, еще ему помахала. Интересно, зачем? Нет, ну какой нахал! Ладно с сегодняшнего дня она тоже перестанет его замечать. Какое ей, собственно, до него дело?
Бородатый Зигмунд, который ровным счетом ничего не заметил, обнял Цесю за плечи и весело чмокнул в щеку. Прекрасно. Пусть Гайдук видит. Цеся гордо вскинула голову и в объятиях бородача вплыла в зал.
8
- Я целовалась, - сказала Цеся и в упоении закрыла глаза.
- Шутишь! - тихо воскликнула Данка. - С этим художником?
- А то с кем же!
- В кино? - допытывалась Данка, забыв о ватрушке, которую держала в руке.
- Нет, после кино, - ответила Цеся, не открывая глаз.
Девочки стояли под пальмой в конце коридора. Большая перемена только что началась, и изо всех дверей в коридор хлынули ревущие потоки одолеваемых голодом и жаждой учеников общеобразовательного лицея. Все они либо уже что-то жевали, либо разворачивали пакеты с завтраками.
Возле стенгазеты двое ребят серьезно обсуждали актуальные проблемы спорта. Неподалеку от них три выпускника громко разглагольствовали о Кьеркегоре[6]. Целестина открыла глаза и подумала, что мужчины в самом деле смешной народ. Столько страстей из-за какого-то там футболиста или философа, а заглянешь им в душу - непаханая целина.
- Думаю, он в меня влюбился, - сказала она, горячо желая, чтобы так оно и было на самом деле.
- А ты? Скажи, что ты почувствовала, когда он тебя поцеловал? - спросила Данка с набитым ртом.
- Знаешь... - Цеся немного подумала, после чего ответила честно: Целоваться, конечно, приятно, но, пожалуй, вокруг этого слишком много шуму... Я имею в виду всякие фильмы и тому подобное, понимаешь? Честно говоря, меня ужасно разбирал смех, но, может, это только я такая дурочка...
- Смех разбирал? - Данка была просто возмущена. - Ну слушай, ты действительно какая-то недоразвитая!
- Да понимаешь... от него пахло одеколоном "Ярдли", и я представила себе, как он стоит перед зеркалом и одеколонит свои усики... - пискнула Цеся и захихикала.
Данка посмотрела на нее соболезнующе:
- Ну ты даешь! А чем от него должно было пахнуть, луком? Нет, у тебя в самом деле мозги набекрень.
- Да нет же, нет, правда было очень здорово, - поспешила заверить подругу Цеся, поняв задним числом, что в таких признаниях излишняя откровенность неуместна. - Я пошутила, он потрясающий, серьезно.
- Ну видишь, - успокоилась Данка.
- А как там Павелек? - спросила Цеся, чтоб не оставаться в долгу и развернула свой завтрак. Ей опять чертовски хотелось есть.
- Павелек? - переспросила Данка и выбросила, в корзинку пустой пакет от завтрака. - Мы снова поссорились.
- Похоже, у вас это хроническое. Из-за чего теперь?
- Из-за Гайдука, - беззаботно ответила Данка. - Павел пошел к нему домой. Узнать, почему он не ходит в школу. Гайдук велел ему убираться и заявил, что в школу больше не вернется. Можно сказать, вышвырнул дурачка за дверь, а тот еще его защищает. А меня заодно Павелек обозвал глупой гусыней, вот я и обозлилась.
Пронзительный звонок перекрыл шум в коридоре, Цеся завернула в бумагу нетронутый завтрак. Пора было возвращаться в класс. Впрочем, у нее все равно почему-то начисто пропал аппетит.
9
Дома никого не было. Холодные пустые комнаты; тишина, подчеркнутая тиканьем будильника; разбросанные по полу в столовой машинки Бобика и клоун с оторванными ногами - от всего этого дурное настроение Целестины могло только ухудшиться. Честно говоря, это было даже не дурное настроение. У Цеси началась тяжелейшая хандра. По причинам, ей не известным.