– Закрой, а то дыму напустишь…
Дверца с визгом вошла в чугунные пазы. Пламя затрещало, загудело, требуя продолжения банкета. Света подбросила дошечек, уложила пару поленьев и сыпанула полсовка угля.
– Нашла! – воскликнула Рита.
– Что, что? – подскочила Маша. – Где?
Сулима уложила набок тяжелый табурет с толстыми точеными ножками и открутила одну из них.
– Ой, тайни-ик…
Высверленная в ножке полость хранила тоненькую стопку листов писчей бумаги, свернутых в трубочку.
– Куда? – Сулима шлепнула Альбину по руке. – Пальцами нельзя! Отпечатки останутся. Перчатки где?
– Ой, сейчас…
Волны тепла потихоньку выдавливали знобкую сырость из гаража, унося в трубу, и Рита скинула пальто, найдя ему место на вешалке.
– Письмо – вот оно. И конверт есть. Я знаете что придумала? Мы напишем адрес все вместе, по очереди! Каждая пусть впишет по букве, и ни один графолог не разгадает, чей почерк!
– Точно, точно! – загорелась Маша энтузиазмом. – А на какой адрес?
– Московский, – ровным голосом проговорила Сулима. – Юрия Владимировича Андропова.
– Ой… – шепнула Ефимова, впечатляясь.
– Нет, ну какая же я тупая… – огорченно вздохнула Тимоша. – Я только сейчас все поняла! Мы отошлем письмо – и в КГБ решат, что Миша вернулся? Так?
– Именно! – шлепнула ладошами Рита. Шлепок в хирургических перчатках прозвучал глухо. – Ну, что они там решат, не знаю, но Маринкина группа обязательно должна остаться!
– И слежка, и письмо… – покивала Светлана. – Да, это сработает.
– Пишем адрес!
– Ой, а почитать? – заныла Ефимова.
– А не боишься? – вкрадчиво спросила Сулима.
– Боюсь! И все равно…
– Ладно уж… – Рита развернула лист, пробегая глазами по строчкам и столбцам. – А тут сплошь цифры!
Кто-то из девчонок выдохнул:
– Шифр!
– Пишем адрес!
– По очереди! По очереди!
– Ой, а письмо кому в ящик бросать?
– Может, ты? Тут целый ящик с париками! Блондинкой хочешь?
– Нет, я! Нет, я!
– Вельми понеже… Девчонки, давайте по жребию!
– Ой, давайте!
– Пишем!
Пятеро граций склонились над верстаком, старательно, строго по очереди, выписывая буквы: «г.
Москва, ул. Дзержинского, 2…»
– Данке, – церемонно сказал я пышнотелой продавщице, принимая хрусткий бумажный пакет. Колбаски со шпикачками пахли одуряюще.
«Консум» – магазин кооперативный, здесь всё дороже, чем в государственных «ХО»[9]
, зато – выбор. И очередей нет.За десять дней «каникул» я вполне освоился. Обошел весь Варнемюнде, от канала Альтер Стром до отеля и дальше, по Паркштрассе. Бродил, дышал целебным воздухом, думал.
С утра гулял по променаду: с одного боку – море клокочет, с другого – виллочки выстроились в рядок. Хотя вся эта немецкая упорядоченность бытия начинала приедаться – мой непутевый организм требовал действия и кантовал вопрос: «А не пора ли домой?»
Вернулся я в «Нептун» слегка на взводе. Включил телик, а там, по DDR TV-1, пресс-конференция! Прямая трансляция из Кремля. «Малое Политбюро» до того перестроилось, что созвало целый батальон гиен пера и аллигаторов эфира – подвести итоги съезда urbi et orbi. Наши, с Центрального телевидения, потерялись среди всех этих Би-би-си, Эй-би-си, Эн-эйч-кей, А-эр-жэ…
– Ну вы, блин, даете. – Я малость ошалел от подобной эволюции.
На большом подиуме сидели в рядок Суслов, Устинов, Громыко, Косыгин, Брежнев. Михаил Андреевич, навалившись на мягкий подлокотник кресла, что-то рассказывал Леониду Ильичу, а тот кивал с умным видом – эту сценку, почти невозможную для советского телевидения, показали крупным планом.
Ведущий глянул на генсека с легким испугом, и тот величественно кивнул. Микрофон достался сухопарой даме с крашеными волосами.
– Газета «Фигаро», – энергично объявила дама и затянула, часто ставя ударение на последний слог: – Господин Брежнев, на съезде принято решение о ликвидации республиканских Верховных Советов и Советов министров. Означает ли это, что КПСС опасается выхода национальных окраин из состава СССР?
Леонид Ильич белозубо улыбнулся:
– Мадам, у нас одна страна и один народ, советский народ. Зачем же нам пятнадцать парламентов и пятнадцать правительств? Вот здесь, в Кремле, работает Верховный Совет СССР и Совет министров – их вполне достаточно. Более того, мы изменим статус братских республик – они станут автономными. Мы сделаем всё, чтобы сохранить самобытную культуру той же Украинской АССР, или Казахской АССР, или Эстонской АССР, но не позволим культивировать национализм. Зачем нам пятнадцать языков? Хватит и одного русского, его знают все.
– Йеш! – воскликнул я, жуя сосиску, не отрываясь от экрана.
– «Нью-Йорк таймс»! – подскочил хиппующий корреспондент. – Не означает ли это, что Советский Союз возвращается к имперским порядкам? В частности, к русскому шовинизму?
Генсек улыбнулся неласково.
– Пока ваша страна истребляла индейцев, – сказал он внушительно, – наши мужики женились на туземках – по любви и согласию. Процитирую лгунам-антисоветчикам горький анекдот: «Русские варвары врывались в аулы, кишлаки и стойбища, оставляя после себя лишь школы, библиотеки, больницы, театры, дороги, детсады…» Передайте микрофон… Нет-нет, рядом… Да.