— Ладно, — буркнула медичка, и грозно воздела перст. — В халате! Дверь не открывать, с роженицей не разговаривать!
Моя голова чуть не отвалилась, усиленно кивая.
Накинув халат, я дисциплинированно поднялся на второй этаж, и по переходу попал в роддом. Тутошняя медсестра тут же увязалась за мной, и зорко следила, чтобы посетитель мужеска полу не разводил антисанитарию.
— Подождите, я вас запишу! — она открыла пухлую, потрепанную тетрадь. — Полностью фамилия, имя…
— Жилин, Иван Федорович.
— А вы ей кто?
— Муж, — одним гнусным слогом я разбил девичьи мечты.
Дверь в палату сквозила чистым стеклом, и я разглядел Риту. Нет, вовсе не перепуганную и не тоскующую — она лежала поверх одеяла, в просторном больничном халате, и листала журнал «Крестьянка». Ножки в коротких белых носочках вытягивались из-под полы, и вяло пошевеливали пальчиками.
Задумавшись, девушка опустила периодическое издание, тут же замечая меня. Обрадовалась, заулыбалась, а уж как я изображал счастье — челюсти заболели. Пересахарил, конечно, но позитива добавил.
Как мы с Ритой объяснялись знаками и жестами — это отдельная тема. Медсестричка сдалась первой — зафыркала, не в силах удержать смех, и убежала на пост. А я еще минут пять постоял, рисуя пальцем на стекле сердечки, пока громкое сестринское «Хм!» не достигло моего слуха.
Усиленно помахав на прощанье, я вербально сказал постовой:
— До свиданья!
Девушка знойно улыбнулась, тревожа сердце захожего симпатяги.
— До свида-анья, Иван… Федорович! — сладко затянула она.
— Нет уж, — буркнул я, шагая по переходу. — Если б я был султан, был бы холостой! Переживай теперь за главную жену…
Похоже, за время комы я отвык работать. Больничный не в счет. Хожу себе, гуляю… Прогуливаю… Даже не звонил в лабораторию. Киврин сам со мною связался, бодро доложил об успехах. «Ага» — сказал я, и продолжил валяться с томиком Хемингуэя…
В гулких залах «Новоарбатского» рассеянность покинула меня. Надо было запастись хлебом насущным. «Орловским», по шестнадцать копеек буханка, а заодно и колбасой насущной, и сыром, и навагой для Коши. Кто нас еще накормит? Всё сам, всё сам…
Молоденькая продавщица свесила мне полкило «Российского», столько же «Докторской», завернула все в серую бумагу, бойко защелкала костяшками счетов, и начеркала карандашом на обертке, озвучив сумму неожиданно грудным голосом:
— Два семьдесят в кассу.
Кассирша продолбила закаленными пальцами по тугим клавишам, и гремящий аппарат высунул чек с чернильными цифрами, будто язык показал. Полная женская рука безжалостно оторвала его, и протянула мне.
— Следующий!
Надо же, даже не глянула на красна молодца! В нахлобученном белом колпаке, обжимавшим пергидрольную челку, кассирша смотрела в пространство скучающим взглядом, терпеливым, как у буренки.
Набив продуктами модный пластиковый пакет из-под джинсов «Аврора», я поднялся в кафе. Пюре с парой зажаристых биточков, да с хрустящими огурчиками пошло впрок — меня настигло благодушие.
Вообще-то, у меня жена на сносях, и я, по идее, должен переживать, но вот, не переживалось как-то. Даже обычную свою мантру — «Всё будет хорошо» — твердить не пришлось. Я точно знал, что с Ритой ничего не случится. Единственная неприятность заключалась в том, что роды начнутся ночью — завтра или послезавтра.
Неспешно выхлебав чай с рогаликом, я продолжил свой «шопинг». Купил лезвий «Шик», пену «Флорена», и задержался у стеллажа, заставленного телевизорами. «Рубин», «Рекорд», «Горизонт», «Тесла», «Колормат»…
На всех экранах цвела одна и та же картинка — парад на площади в центре Варшавы, перед Дворцом Культуры и Науки. Поза-позавчерашняя трансляция. В записи, наверное.
Наши заняли Варшаву недели две назад. Наводили порядок, переселяли виновных из правительственных кабинетов в тюремные камеры, а Эрих Хонеккер, по слухам, предложил устроить парад в честь победы над «американскими наймитами».
Там и кантемировцы прошлись, и немцы, и те части Войска Польского, что заняли сторону СССР и ГДР. Мне вся эта парадная суета живо интересовала, ведь, пока все смотрели сводки с фронта, я в коме валялся.
Громкость у теликов была приглушена, но хор Игорей Кирилловых за кадром звучал ясно:
—…Как заявил Генеральный секретарь ЦК КПСС Петр Миронович Машеров, нам удалось бы избежать многих жертв, если бы преступный варшавский режим не был поддержан США и послушной им НАТО. Ведь только за последнюю декаду прошлого года были потоплены военные транспорты «Форт-Грандж», «Шаста», «Санта-Барбара» и «Кобург», а это тысячи и тысячи тонн мин, снарядов, ракет и бомб! Но вот, перед самым Новым годом, военные порты в Гдыне и Свиноуйсце были заняты войсками ГДР, а над Данцигом, бывшим Гданьском, зареял восточно-германский флаг…
На экране разворачивалось красочное действо — объятый пламенем американский транспорт «Килауэа» плавно ложился на борт, погружаясь в пар и дым, в холодную свинцовую воду Гданьского залива…