Целитель #11

Кот первым перескочил порог, и затопотал по направлению к кухне, откуда наплывали упоительные запахи жаркого.

Рита выглянула, улыбнулась, и выбежала на носочках — в передничке, разведя руки, испачканные в муке.

— Привет! — шепнула она, приникая губами.

— Привет! — ответил я, тиская свое сокровище. — Спит?

— Спит! — пискнуло сокровище. — Раздавишь! Пошли, буду тебя кормить…

Рита зашагала на кухню, а я пристроился сзади, обжимая ладонями всё еще тонкую талию и совершая развратные действия.

— Мишка, отстань! — шипела девушка, неуверенно и не слишком охотно подыскивая аргументы: — Юлька проснется…

— Ничего, она еще маленькая.

— Я стесняюсь при нем… — капризно завела Рита. — Кот всё видит…

— Отвернись! — велел я Коше, и тот глянул на меня одобрительно.

Полчаса спустя мы угомонились. Рита сидела у меня на коленях, обнимая за шею, и дышала в ухо, изредка целуя, а я расслабленно гладил ее спину.

— Ты весь в муке… — пробормотала девушка.

— Отряхнусь, — я приложился губами к ее волосам, и подул теплом.

— А ты в курсе… — загадочно начала Рита. — Настя беременна!

Она выдохнула сию благую весть с ожиданием всякой женщины на бурю эмоций, и я не стал ее разочаровывать.

— Да ты что? — по-моему, мне удалось изобразить крайнюю пораженность. — Ну, надо же…

Не говорить же подруге дней моих суровых, что Настя сама мне позвонила, и минут пять верещала в эфире, захлебываясь от непонятной мужчинам радости…

— Ага! — довольно поддакнула Рита. — Она на УЗИ ходила, почти трехнедельный срок!

— Почти, как у нас, — улыбнулся я, обнимая вестницу. — Тоже после нового года… Ивановна появится на свет. Ну, или Иванович…

— Да-а… — затянула девушка, подлащиваясь, и вздохнула, как мне показалось, чуть-чуть расстроенно: — А ты опять уезжаешь…

— Кто тебе сказал?

— Наташка звонила… Володька едет, Витёк… Ромуальдыч уже там! А нам переживай… Скажи мне, что всё будет хорошо…

— Всё будет хорошо, и даже лучше! — прошептал я Рите на ушко, и поцеловал мягонькую мочку.

Пятница, 29 мая. День

Байконур, площадка № 110

Пока меня не было, степь помаленьку отцветала. Тюльпаны раскрывались редко, зато повсюду алели маки, даже редкая трава на проплешинах была будто обрызгана красными капельками.

Ветер разливами клонил ковыль, и нагонял горьковатый полынный дух. А небо потихоньку линяло, готовясь к знойному солнцепаду.

Впрочем, степные красоты меня не слишком волновали — наш автобус подъезжал к стартовому комплексу для Н-1 «Раскат». Пусковых установок выстроили сразу две — глаза издали примечали пару гигантских башен обслуживания, каждая с 50-этажный дом. А четыре решетчатых вышки молниеотводов поднимались еще выше.

— Через нее будем садиться в корабль, — приглушенно сказал Почтарь, кистью указывая на башню из стальных балок, схожую с треугольником. — Заправимся, и она откатится в сторону…

— А ракета? — заерзал Корнеев. — Не упадет?

— Ракета останется на стартовом столе, — уверенно заговорил Кубасов в аккуратном костюме и при галстуке. — Ее держат за днище сорок восемь пневмомеханических замков.

— Не убежит! — рокочуще хохотнул Устинов.

Министр обороны сидел к нам лицом, рядом с суетливым Козловым, генеральным конструктором, и насупленным Глушко, давнишним соперником Королева, знающим толк в двигателях.

— А долго еще? — поинтересовался я, жадно глядя в окно.

— Ну, как долго… — Козлов нервно-зябко потер ладони. — Тут рядом, на площадке сто двенадцать, монтажно-испытательный корпус — туда по железной дороге привозят ступени «Раската», и собирают вместе… э-э… лежа. А ТМК… э-э… тяжелому межпланетному кораблю устраивают предполетную проверку во-он в том МИКе, на площадке 2-Б. Потом его накроют обтекателем, отвезут на заправку — и подадут к ракете. Мороки хватает! — хихикнул он. Покосился на сумрачного Глушко, и добавил: — Главное, что с двигателями разобрались. А то, представляете, десятки ЖРД сразу! Помню, как наша красавица падала… Тридцать огневых струй складывались в общий факел так, что вокруг продольной оси возникал мощный крутящий момент. Мало того, что ракета вращалась, так ее еще и скручивало!

— Все равно, Дмитрий Ильич, даже двенадцать двигателей — это слишком много, — кисло вымолвил Глушко, — надо довести их число до четырех, как на «Сатурне-5».

Устинов развернулся к нему всем корпусом.

— «Раскат» отлажен, Валентин Петрович, — внушительно забасил он. — Спасибо вам, что перевели вторую и третью ступень на водород — теперь у нас есть тяжелая ракета-носитель Ее хватит, чтобы вывести на орбиту блок большой орбитальной станции в сто тонн, а вот наши, советские, челноки запускать… Пора браться за супертяж, товарищ Глушко, за ваш «Рассвет»!

Дмитрий Ильич благожелательно кивал, а Глушко резко побледнел, и замямлил, краснея от воскресших надежд: