Целитель

Альмод криво усмехнулся. А ведь не в жалости дело. И не чувство вины его грызло. Он ненавидел проигрывать, даже зная, что смерть всегда возьмет свое. Но отбить у нее еще несколько — часов-дней-лет — вот это было по-настоящему высокой ставкой, рядом с которой любые азартные игры казались пресными. Отбить, выгрызть зубами, неважно для себя или для того, кого признал своим, пусть даже на время, как этого безымянного — для Альмода — старателя. Не вышло.

Творец милосердный, каким же дурнем он был, когда сбежал вместо того, чтобы вернуться к чистильщикам и швырнуть новой Первой в лицо все, о чем он узнал. Что ее любовник — и его друг — настолько испугался неминуемой смерти, что решил купить ее жизнями других. Получить место Первого, чтобы не ходить по мирам и не сражаться с тварями. Место, которое прочили Альмоду, и которое не было ему нужно ни даром, ни если приплатят.

Могли бы договориться.

Но Ульвар то ли не поверил, что кто-то готов отказаться от безопасности и — весьма относительного — покоя, то ли не захотел быть обязанным. Он тоже предпочитал брать то, что нужно, сам, не ожидая чужой милости. Вот только убрать с пути друга предпочел чужими руками, и Альмод так и не сосчитал, скольких убил, когда началась охота за его отрядом. Точнее, за Фроди, другим его другом, которому решили припомнить грехи юности. А когда ничего не вышло, Ульвар ударил по самому дорогому, что было у Альмода.

Он ведь действительно не хотел жить тогда. Не наложил на себя руки из чистого упрямства — ведь это означало бы, что его бывший друг победил, хоть и после смерти. Но почему, почему он тогда не вернулся в орден и не заявил, что невиновен? Не поверили бы, ведь чистильщика нельзя допросить, подчинив разум? Тем хуже для них, его уход орден запомнил бы надолго.

Хотя к чему врать себе? Тот день был слишком длинным. Бой, переход по междумирью, известие о смерти Тиры, короткая стычка с бывшим другом, два перехода, снова бой, после которого он чудом остался жив. Никому бы он ничего не доказал, взяли бы тепленьким, беспомощного, точно школяр-первогодок.

Воспоминания о тех давних беспомощности и отчаянии заставили его стиснуть зубы. Тогда он поддался слабости, теперь поздно что-то доказывать, так и будет гнить в Мирном или другой подобной глуши. Он усмехнулся. Господин целитель…

— Правда, не грызи себя, — снова влез Ивар.

Жалельщик нашелся. Альмод развернулся к нему.

— Не лезь не в свое дело.

Глава 8

— Да пожалуйста, — пожал плечами Ивар. — Я ж просто… по-человечески.

Альмод не удержался от смеха.

— Нет, правда, чего ты крысишься? Мы с Эйнаром ничего против тебя не имеем. А то, что было… Ну, приказ есть приказ, чего уж. Жрать-то всем хочется, а золото с неба не падает.

— Разве что в земле лежит, — фыркнул Эйнар.

Отвечать Альмод не стал, отвернувшись от тела, направился к обожженным. Приказ… Не приказ это был, проверка, готовы ли потенциальные охранники повиноваться безо всяких там «почему» и глупых разговоров о чести. Хотя чего там, он сам порой не гнушался бить в спину. Только все сложнее становилось сейчас не развернуться и не врезать. По-простому, словно пустой, кулаком в морду.

— Или злишься, что не справился? Так нас двое. И, надо признать, попотеть ты нас заставил изрядно. К слову, что это было за плетение, которым ты нас обоих чуть не накрыл? Не успел разглядеть.

Альмод промолчал, выругавшись про себя. Все-таки, измотанный, он удивительно туго соображает. Привык, что одаренных кругом нет, изучать его плетения некому. А то, которым он их тогда попытался накрыть, требовало на удивление мало сил в сравнении с обычными, стихийными. Для него нужна была точность, быстрота и умение одновременно удерживать в уме несколько линий. Понадеялся, что не разглядят. Может, и правда не разглядели.

А ведь еще где-то шатается Нел, и Альмод готов был биться об заклад, демоны принесут ее в Мирный. Вот будет весело.

— Так чего рвал тогда? Дождался бы, пока накроет, да посмотрел.

— Шутник… Все-таки зря ты так. Если уж на то пошло, это мы тебе должны предъявлять. Мы-то убивать не собирались, а ты сразу всерьез…

Естественно всерьез. Давно бы мертв был, если бы каждый раз не дрался, как в последний раз. Наживать врагов Альмод всегда умел отменно, мало кто готов стерпеть, когда ему в лицо говорят правду — точнее, ту часть правды, которую человек больше всего боится услышать.

— Пару зубов, вон, ему, — кивнул на племянника Ивар, — выбил.

Да, Альмод сейчас возрыдает от сочувствия.

Он бы уже и врезал, просто чтобы заткнуть, если бы не свидетели. Сказывалось вбитое намертво еще в университете: все свары должны происходить вдали от глаз непосвященных, неважно, одаренных или пустых. Странно, сколько всякой дури с тех пор забыл, а за эту продолжал цепляться, словно за последнюю ниточку, что связывала его с той жизнью, о которой он думал в университете. И у него была бы она, та жизнь, если бы за три дня до магистерского экзамена не пришли чистильщики, которым срочно потребовался в отряд четвертый, взамен погибшего.