Цельное чувство

В темно-зеленом строгом парке
Прозрачный плещет, плачет ключ
Между руин старинной арки.
А в бледном небе — мрамор туч.

Вершины старых стройных пиний

Растрепаны и тяжелы.
Но дивной правильности линий
Ввысь устремленные стволы.

Их ветер словно опахала

Качает мерною рукой.
Те ритмы сердце услыхало
И полюбило строгий строй.

А дальше, как колонны арки

Незримой, — кипарисов ряд,
И словно альт густой и яркий
Поет тяжелый их наряд.

В Риме

Как Одиссей к Пенелопе,
Своей супруге любимой,
Так я возвратился к Европе,
Изгнания ветром гонимый.

О, древних и вечных камней

Страна, — привет тебе низкий!
Италия, ты дорога мне,
Как некто любимый и близкий.

Не надо музеев-мумий.

Скорее мимо них, мимо!
Бродить в толкотне и шуме
Живописных уличек Рима.

Какой здесь воздух горячий,

Горизонт ничем не задымлен.
Здесь всё было так, не иначе
И у древних некогда римлян.

Работали, торговали,

На улицах весело вздоря,
И так же вино попивали
В тени небольших тратторий.

Во фьасках того же калибра

Было так же оно кисловато.
И желтые воды Тибра
Под мостами влеклись куда-то.

Такие ж смеялись лица,

Такие ж звенели крики.
Хорошо здесь бродить и молиться,
О, Боже, Боже великий!..

Месть

Царь в Новодевичий послал монастырь
К игуменье, бывшей царице.
Врывается в келью покинутый мир.
Приказ ей: к Борису явиться.

Монахиню-гостью при тусклой свече

Встречают Борис и Мария.
Царь в скромном кафтане, царица в парче.
Что скажут слова роковые?

Под благословенье подходят. «На нас,

Мать Марфа, не держишь ты злобы?»
— Мирское отвергла я в пострига час
И мне недалеко до гроба.

Садятся, заводят степенную речь

Про службы, посты, прегрешенья.
Но нужно Борису врасплох подстеречь
Угрозу и тайну решенья.

«Воскрес, слышь, твой Дмитрий? Чай, рада тайком

И хочешь признать самозванца!»
На бледных щеках под ее клобуком
Огонь загорелся румянца.

«Ну, что ж ты молчишь? Иль не умер твой сын!»

И в голосе тихом — угрозы.
Чуть слышно в ответ: «Знает Бог то один!»
Сдержала усилием слезы.

И смолкла и стала смиренно немой

Под крики царицы и визги.
А в сердце тоска: «Митя, мальчик ты мой!
Забуду ли крови брызги?»

«Иль думаешь впрямь ты, что жив еще он!»

Жуть холода, мщение близко.
«Ну, что же, знай правду: его Симеон
От псов твоих спас, Бориско!»

Царица Мария схватила свечу:

«Спалю твои подлые очи!»
Царь вырвал свечу. Мрак. И чей это — чу, —
Чей смех это тихий средь ночи?

«Я ненависть долго и страстно копила…»

Но высший суд ему послал

Тебя и деву — эвмениду.

Пушкин