Целое лето

— Дура! — заорал он. — Разобьёмся же!

Алина поднесла к лицу окровавленную ладонь, посмотрела, повернула тыльной стороной… Сейчас начнётся, подумал Чубака. Ну, или кончится.

— Ты, наверное, всё-таки башкой приложилась, — торопливо заговорил он. — У тебя шок, просто шок. Ты дыши, дыши поглубже. И считай: раз, два…

— Три, — сказала Алина.

Чубака непроизвольно зажмурился, будто ожидал выстрела или взрыва. Но ничего не произошло.

Через пять минут на месте дорожно-транспортного происшествия остановился автобус. Он встал как раз над кровавым пятном, поэтому подъехавшие позже вооружённые люди в широких плащах ничего не заметили.

А через пять минут после того, как умчался автобус, перед мостом остановилась бортовая «газель». Из неё вышли два парня, оба в резиновых сапогах.

— Точно, волчара, — сказал один.

— Молодой, — сказал другой. — Ну да ладно, взяли…

Они легко забросили мёртвого волка в кузов, забрались в кабину и поехали обратно.

Примерно через час джип «Ниссан-патрол» вернулся, из него вышли те же люди в длинных плащах, долго молча ходили, светя фонарями, перекинулись парой слов, снова сели в машину и уехали в сторону города.

Сильно после полуночи в ту же сторону пронеслась ещё одна машина — серебристый «Додж — гранд-караван». Больше никакого движения по дороге не было до самого утра. Два раза туда-сюда пробежали ёжики.

4.

— Аля, — глухо сказал Чубака. — Я тебя у детского садика высажу. Ты сразу домой беги, отмойся начисто и одежду всю выстирай. Холодной водой. Ну, ты лучше меня знаешь, наверное.

— Да, — сказала Алина. — Хорошо.

— Ты меня не видела, и я тебя не видел.

— Конечно.

— Я тебе из больницы позвоню.

— Обязательно.

— Ну, давай…

Он притормозил, Алина быстро выскочила из машины и устремилась в переулок между детским садиком и старым брандмауэром. Она не оглянулась. Чубака испытал лёгкую досаду, но притом и облегчение.

Может, всё? — с некоторой надеждой подумал он.

Дверь приёмного покоя больницы была открыта, но внутри Чубака не обнаружил ни души.

— Эй! — закричал он. — Есть кто живой?

Ответом было молчание.

Он твёрдым шагом пошёл по коридору, приоткрывая двери справа и слева. Пахло дезинфекцией, хлоркой, чем-то сладковатым. Наконец за дверью с надписью «Перевязочная чистая» он услышал голоса:

— …вот здесь, выше…

— …руки убрала!..

— …да я…

— …руки, говорю!..

Чубака распахнул дверь. На перевязочном столе лежала голая по пояс девушка. Одно плечо её, часть груди и подмышка были густо намазаны йодом. У стола стоял хирург Сергеев, отец семиклассника Сергеева, в халате с закатанными рукавами и в латексных перчатках. В руке он держал здоровенный шприц.

— Вон отсю!.. — закричал было он, увидел, каков Чубака с фасада, может быть, и узнал его. — Что с вами?

— Это не моя, — сказал Чубака. — В машине…

Девушка быстро вскочила со стола и надела белый халат.

— Эти на этаже, — сказала она Сергееву. — Я сбегаю.

— Быстро, — сказал Сергеев и шагнул к Чубаке: — Пошли.

Они втроём выбежали из перевязочной: девушка в халате — направо, Чубака с Сергеевым — налево. По дороге Сергеев подцепил рукой каталку. Каталка повизгивала и вихляла колесом.

— Дорожное? — спросил Сергеев.

— Да.

— Придётся ментов вызывать.

— Конечно.

Возле машины их догнали два то ли санитара, то ли медбрата. В застиранных коротких халатах, похожих скорее на поварские куртки; поверх халатов были надеты клеёнчатые фартуки.

Вчетвером они не без труда извлекли мужика из салона, уложили на каталку. Сергеев приложил пальцы к его шее, потом кивнул — не без удивления.

— Ё! — сказал один из санитаров.

— Быстро, — сказал Сергеев. — И нормальной водой, не как прошлый раз. Где вы такого нашли? — повернулся он к Чубаке.

— Возле моста через Поганку. Похоже, он из-под моста и вылез.

— И под машину?

— Ну.

— А я вас, кажется, помню, — сказал Сергеев. — Вы же из школы?

— Да. Историк.

— Понятно. Ну ладно, что сможем — сделаем.

— Валентин Викторович! — на крыльцо вылетел один из медбратьев. — Там… того…

— Умер? — спокойно спросил Сергеев.

— Нет, живой. Но четыре дырки. Огнестрел.

— О как! — Сергеев мазнул взглядом по Чубаке и бросился внутрь. А Чубака почувствовал, что ноги вдруг отказали. Он повернулся спиной к машине и сел на порожек.

Огнестрел… Ог-не-стрел…

Ничего не понимаю…

Вышла девушка, которую Сергеев измазал йодом, но потом раздумал потрошить.

— Пойдёмте, надо всё записать.

— Да, конечно, — потерянно сказал Чубака. — Но можно сначала… умыться?

— Конечно. Я провожу.

Синяя дверь без надписи. За тонкой перегородкой шумит вода и звучат неразборчивые голоса. Окошко, грубо замазанное зелёной краской. Облупившаяся эмалированная раковина, щербатый унитаз с допотопным чугунным бачком… слишком яркая лампа…

Чубака рухнул перед унитазом на колени и вывалил ему всё, что думал про сегодняшний вечер. Потом ещё и ещё, пока не пошла чистая жёлчь. Пошатываясь, он встал…

Лампочка стала ослепительной, красноватой, чёрной.